Спустя вечность - [49]

Наконец мы увидели Юг, пальмы и зеленые оливковые рощи, хотя была еще середина зимы.

Kennst du das Land wo die Zitronen blühn

Wo im dunkelgrünen Hain die Goldorangen glühn

Kennst du es wohl…[17]

Я вспомнил уроки немецкого и Гёте, а вот теперь покинул мир учебников, чтобы впервые в жизни увидеть Юг наяву за пределами нашего класса.

Мне было почти девятнадцать лет, а я все еще учился в школе и меня мучили комплексы: у меня хромали математика и латынь, к тому же меня донимал бронхит.

Мама, которая в свое время сама была гордостью школы, особенно огорчалась и спросила у врача:

— А на Юге у него пройдет бронхит?

Безусловно, был ответ. И тогда отец, готовый на жертвы, стал искать человека, готового помогать мне по этим предметам, пока мы будем жить на юге Франции. Трюгве Тветерос ответил на его предложение и получил работу. Он был родом из Ставангера, филолог, но интересовался главным образом искусством. Мне это подходило как нельзя лучше.

По рекомендации бюро путешествий мы уже выбрали для себя городок Больё-сюр-мер, мирно дремавший между Ниццей и Монте-Карло, и остановились в отеле «Марселлин», не очень большом уютном пансионате.

Первые, кого мы увидели в холле, был норвежский писатель Петер Эгге и его жена фру Анна.

Когда я учился в Осло, я делил комнату с их сыном Эрнульфом, который был на год старше меня. Вместе с другими гимназистами мы жили в частном пансионе у семьи Экхофф на Эшениес гате. Это были очень милые приветливые люди, мы обедали вместе за одним столом и прекрасно себя там чувствовали — все, кроме Эрнульфа, который был социалистом и презирал все буржуазное. Для него мы были недостаточно радикальны. Это было в начале «суровых тридцатых», и однажды за обеденным столом Эрнульф объявил, что мы все отсталые типы и наши мозги не способны произвести «ротацию». Он посыпал рисовую кашу сахаром и корицей и с остервенением мешал ложкой в тарелке. Пока его ложка вращалась, за столом царила тишина, потом я спросил:

— Это и есть ротация?

Все засмеялись, а Эрнульф с мрачным лицом все крутил ложкой в тарелке.

И все-таки мы с ним были друзьями. Он был человеком начитанным, но страшным догматиком — после всех политических курсов, которые прослушал, совмещая это с работой в банке. Он был симпатичный, хотя относился к нам, невеждам, чуть свысока и одолеть его в споре было невозможно, впрочем, мало кто и пытался. Однако должен признаться: мне часто казалось, что он прав. По-своему, он был очень порядочный человек.

А здесь, в Больё я познакомился и с его отцом, автором «Хансине Сулстад» и других романов, которые я видел на столе в спальне отца.

В своих «Воспоминаниях»^{80} Петер Эгге пишет о встрече с отцом и мамой в Больё и о том, как он был рад снова увидеть своего друга Кнута Гамсуна. «В моей одинокой и трудной юности он протянул мне свои сильные руки…»

Я видел, что отец тоже рад этому свиданию, его глухота тогда еще не мешала ему общаться, и друзья без напряжения беседовали, когда мы все в конце дня усаживались вокруг стола в большой столовой месье Марселлина и выпивали по бокалу вина.

Дальше я предоставляю слово самому Петеру Эгге:

«Было очень приятно и вместе с тем грустно увидеть его снова после многолетней разлуки. Он почти оглох, поседел, и я заметил новое болезненное выражение на его красивом лице. Но время от времени сквозь мрачную серьезность пробивается насмешливая улыбка, свойственная ему в молодости.

— Ты работаешь? — спросил он у меня.

— Да, целыми днями и очень много.

По его лицу скользнула тень. Может быть, он рассчитывал на мое общество, пока будет здесь жить. Может, хотел оглядеться в этих местах, ему незнакомых, а для меня известных и любимых. Трудно передать, как мне было больно, ведь я обманул его ожидания. Но я был не в силах отказаться от участия в литературном конкурсе, на который поставил так много и как художник и просто как нуждающийся в деньгах человек…»

Однако его жена, фру Анна, замечательная и практичная женщина, прошлась с нами по городу, показала нам и маленькое казино, где можно было напиться чаю и проиграть деньги, и дешевые магазины и подсказала красивые маршруты для прогулок.

Когда мои родители уехали, она заботливо опекала нас с Трюгве Тветеросом и помогала нам мудрыми советами, пока мы с ним жили в отеле «Марселлин». Она научила нас отвешивать легкие поклоны в обе стороны, когда мы входили в столовую, вежливо приветствовать милое французское семейство, сидевшее за соседним столиком. В этой чужой стране мы должны были продемонстрировать и французское воспитание и норвежскую культуру.

Однажды она взяла меня с собой в Ниццу, чтобы я купил там себе весеннее пальто. В своем желании помочь фру Анна была неутомима, повторяя, что она видит «этих французов» насквозь, когда дело касается покупок.

В большом и дорогом магазине мужской одежды мы приглядели подходящее пальто, легкое и светлое.

— Две тысячи франков.

Я примерил — оно мне подходило.

— Тысяча франков, — сказала фру Эгге.

Всем, конечно, известно, как торгуются на южных рынках и базарах… — но в огромном дорогом магазине в Ницце?

— Mille francs?[18] — решительно предложила она и пошла к двери. Приказчик — за нами. Я плохо говорил по-французски, чего нельзя было сказать о фру Эгге. Кончилось все тем, что мы купили пальто за половину первоначальной цены — то есть за тысячу франков.