Спустя вечность - [112]
Если ты будешь в городе, может быть, купишь мне в киоске „Нарвесен“ июньский и июльский номера „Де бесте“. У меня уже есть шесть частей книги Гиерлёффа, но ведь это еще не конец. Библия, конечно, замечательная, весомая книга, она перевешивает все остальное…»
>«22.9.46.
Не знаешь ли ты какого-нибудь стенографиста? Мне хотелось бы застенографировать несколько слов в конце моего „Дела“, ведь газеты, конечно, всего содержания не передадут, во всяком случае, сильно извратят его. Гиерлёфф пытался найти стенографиста, но у него ничего не получилось. Он советует мне записать мою речь, но это не одно и то же. И дело даже не в этом — всей речи все равно не поместят, там будет сидеть какой-нибудь молодой человек или барышня, и они выхватят отдельные слова, и это пойдет на весь мир, останется в будущем. Думаю, что вся речь займет не большее четверти часа, кое-что я помню, но кое-что могу и забыть, кто знает.
Ты видел когда-нибудь такие бледные чернила? Вода, а не чернила. Я пытался достать хорошие, но безуспешно. У меня сильно испортилось зрение в том заведении, я теперь не вижу чернил…»
>«9.12.46.
Спасибо за твое письмо. И за „Де бесте“. (У меня были большие неприятности с прошлыми номерами. Октябрьский номер украли на почте. И пришлось просить, чтобы следующие два номера мне прислали заказной бандеролью.)
Ну вот, ты уже опять на свободе! Как долго все это длится! Спокойным я себя никак не чувствую, полиция нас всех проучила, ты сам видишь, как они из кожи вон лезут, чтобы освободить меня, — хотя это будет только решение полиции, но не суда.
Ладно, про себя я молчу, но бедный Арилд потеряет несколько лет жизни, это его сломает…»
>«20.3.47.
… Ты пишешь о том, что надо дождаться Верховного суда, но тогда придется ждать очень долго. Ведь они делят сейчас мое состояние, и они сообщили мне, что Управление по компенсациям не сможет заняться моим делом раньше лета. Это Управление и Верховный суд работают заодно.
До сих пор я не получил ничего для глаз. Лупу мне обещали в январе, но ее нет до сих пор. Странно, что я потерял зрение — и так внезапно. И ничего нельзя с этим поделать. Поцелуй малышей. Теперь им уже не так холодно…»
>«22.11.47.
Фру Страй пишет мне, что мое дело будет рассматриваться 16 декабря 1947 года. Она прилагает к этому все усилия.
Сегодня вечером сюда приходил Лейф вместе с Эсбеном. Но они пришли, когда было уже темно, и им было страшно. Однако они сказали, что скоро придут опять!
Завтра я жду от тебя ответа. Я должен заставить фру Страй пустить в ход клюв и когти, чтобы ваши детские акции были освобождены от штрафа.
Подумай только, „надзиратель“ Даниельсен заинтересован в том, чтобы „Компенсация“ присвоила себе акции, которые принадлежат моим детям — „потому что иначе мне не хватит денег, чтобы компенсировать причиненный мною ущерб“. Замечательный тип».
>«24.11.47.
Я работаю день и ночь, Арилд тоже был здесь и помог мне.
Речь идет о несправедливом и дурацком „заявлении“, будто я должен заплатить пол миллиона. Но тогда, значит, они украдут акции моих детей, лишь бы не согласиться на ту сумму, которую сами и назначили. Я просил фру Страй попытаться что-нибудь сделать, но надежд у меня мало. Фру Страй и ее муж говорят только о несчастных 150 000 крон, которые требуют с мамы, что это, мол, незаконно и т. п. Но таково решение Верховного суда, и нам его не обойти. Однако, главное, те акции, которые принадлежат вам, детям!
―――
Не думай о стенографистах. Фру Страй сама их найдет. Так что тебе сюда приезжать незачем. У меня больше нет времени.
Я еще должен бы написать Анне Марии и поблагодарить ее за великолепного петуха, которого она мне прислала. Это самый замечательный петух, какого я только видел. И за все красивые буквы, которые она мне написала. Но скажи ей спасибо и что я страшно устал.
Ее дедушка».
В письме ко мне он ничего не пишет о том, что уездный суд приговорил его с мамой в общей сложности к штрафу в 575 000 крон. Я был у него вместе с Арилдом и фру Страй, и мы, конечно, подробно все обсудили. Поэтому он написал мне уже только после Нового года, и то совсем о других вещах, а не о решении суда, которое в любом случае нужно будет обжаловать. Это решение и весь процесс были предметом подробного и повсеместного обсуждения. Я не стану писать об этом, и снова предоставлю слово ему самому. Теперь он опять жил в Нёрхолме, и мне кажется, что в родных стенах, где воспоминания то приходили, то уходили, он чувствовал особую потребность в общении с детьми и внуками.
>«2.1.48.
Большое спасибо за курево и поздравления с Рождеством, и прежде всего за рисунок Анне Марии. Она замечательно рисует и стала очень хорошо писать, после того как пошла в школу. Лейф тоже скоро всему этому научится. Я никогда не забуду, каким добрым и старательным он был маленький, когда сидел в песке и играл один, потому что у дедушки не было времени взять его на руки. Милый Лейф, я тебя помню!»
>«Иванов день, 1948.
Спасибо тебе за письмо.
Да, Лейф великолепен, такой бодрый, жизнерадостный, трудится не покладая рук. А вот Эсбен немного покашливает.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.