Спустя вечность - [110]
— Он выглядит совсем как русский! — сказала она.
Это было точно подмечено, в ее словах звучали удивление и почтительность, а ведь это было задолго до «Гулага» Александра Солженицына.
И еще один кадр.
Ульриха Станга я знал с тех пор, когда он был секретарем посольства в Берлине. Это был наш лагерный аристократ и пессимист, к сожалению многие из его мрачных предсказаний сбылись. Были там и мои близкие друзья Гюннар, Эйстейн, Алексей — и даже сам Енс Ролфсен, двоюродный брат Харалда и Нурдала Грига, который занимал какую-то выборную должность в департаменте снабжения во время войны и в конце концов ослеп от недоедания и авитаминоза, потому что забывал заботиться о себе.
В последние два месяца моего пребывания в камере у меня была привилегия — я стал коридорным, это имело то преимущество, что дверь моей камеры всегда была открыта. Обязанности мои главным образом состояли в уборке коридора и раздаче пищи. Однажды, идя по лагерю с пустым бидоном из-под молока, я столкнулся с Харалдом Григом, посетившим знакомые места. Он сопровождал американского писателя Джона Стейнбека. Григ показывал, рассказывал и призывал гостя взглянуть на лагерные достопримечательности. Он сделал вид, что не заметил меня. Должен признаться, что эта встреча произвела на меня сильное впечатление.
Собственно, мы с Харалдом Григом всегда были друзьями, хотя его отношение к остальным членам моей семьи было весьма сдержанным, из-за чего мы с ним и оказались в положении, которое было не по душе ни мне, ни ему.
Открытка отца:
>«Дом для престарелых, Ланнвик. 27/9 45.
Спасибо за твою открытку. Мне пришлось уехать из больницы из-за случившегося там полиомиелита, здесь я нахожусь среди стариков. Некоторым уже за 90, они лежат в постели по 10 лет, и все не умирают. Довольно эгоистично с их стороны! Сам я тоже оказался бессовестно живуч, только совершенно оглох. Во время бомбежки это было удобно, но теперь — мешает. Пытался устроиться здесь на постоянное жительство, но управляющая говорит, что я еще слишком молод! Мне продлили срок пребывания здесь до 3 ноября.
Сесилия и ее муж недавно навестили меня, они оба едут в Южную Америку, будут писать для газет и книги. Эллинор живет дома. Ее муж бесследно исчез. Мама с язвой желудка лежит в больнице в Арендале. Но Эсбен со своей мамой бывают иногда у меня. Слышал, что Лейф стал совсем взрослым, и Анна Мария тоже — длинная и худая, к сожалению, я их не вижу, когда-то они оба любили меня, но это время прошло. А я вот живу здесь, начал снова курить, не очень это приятно, наш табак не имеет вкуса табака, сплошная горечь. От него у меня на губах сходит кожа. Мне дали тюбик жирного крема для губ. Так что все в порядке! Не знаю, вернулся ли Григ в „Гюлдендал“, мне запрещено читать газеты. Но я не страдаю без них. Не беспокойся за меня. Мне нечего бояться, и я отвечаю за себя. Но, как видишь, писака из меня плохой, хотя я пишу обеими руками. Да-да, „Мир тебе!“, как говорили у нас в Нурланне.
Папа».
С этой открыткой отца я покидаю тюрьму Илебу. Но воспоминания остаются со мной. Они навсегда останутся для меня самыми сильными впечатлениями моей жизни, хотя я просидел в тюрьме недолго и не испытал ни палочной дисциплины, которая раньше господствовала в Грини, ни всех ужасов и проявлений ненависти, которых многим моим солагерникам не удалось избежать в Илебу.
И потянулась вечность, которая оказалась очень трудной для меня и моих близких. Но прежде чем приступить к рассказу о ней, я должен сделать выбор…
Принимая во внимание, что многое уже подробно описано и опубликовано в статьях, эссе и биографических трудах, я решил не воссоздавать общей картины того, что происходило с 1945 года и до смерти отца в 1952. Я не хочу также отводить слишком много места материалу, который подробно представлен в двух книгах воспоминаний моей матери; я буду приводить только собственные соображения и воспоминания по мере того, как мне в руки будут попадаться письма или отрывки из писем обоих моих родителей.
Он всегда был одним и тем же. За это его и покарали. В этом и состоит различие между искусством и политикой.
(Торкиль Хансен)
Когда страдания Кнута Гамсуна в Психиатрической клинике подошли к концу, мы с писателем Христианом Гиерлёффом поехали в Виннерен, где находилась клиника, и забрали его оттуда. Он был ужасно подавлен. Во время моего последнего визита, он был еще в состоянии спуститься в маленький парк, окружавший клинику. Мы сели с ним на скамью в стороне от остальных пациентов, которые бродили по дорожкам. Со мной был мой сын Лейф. Я уже писал об этом раньше, но не могу забыть эту сцену и расскажу о ней еще немного. У меня был с собой пакет винограда, редкое лакомство в то время, отец был рад любым фруктам…. Когда я был мальчиком, он рассказывал мне о сказочно вкусном винограде, который он ел на Кавказе, сладком и с очень тонкой кожицей. Он снова вспомнил о нем, наверное для того, чтобы что-то рассказать Лейфу. Отец погладил Лейфа по голове, поблагодарил за виноград, и некоторое время мы сидели молча. Потом, оглядевшись по сторонам и подождав, когда двое проходящих мимо людей отойдут подальше, он наклонился ко мне и прошептал мне на ухо:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.