Спуск в Мельстрём - [4]

– Прошло еще минуты две, вдруг волны опали, и нас обдало пеною. Шхуна сделала крутой полуоборот налево и понеслась в новом направлении с быстротою молнии. В это самое мгновение громкий шум волн был заглушен таким пронзительным криком, как будто выпустило пар вдруг несколько тысяч пароходов. Мы очутились на черте буруна, на самом краю водоворота. Вот, думал я, еще минута, и мы погрузимся в самое жерло бездны, которого нельзя было разглядеть ясно от быстроты, с какою несло нас. Шхуна не совсем ушла в воду – она держалась на ней, как бутылка, наполненная воздухом. Левою стороной плыла она к водовороту, в правую хлестали волны океана. Между нами и горизонтом стояла какая-то стена, огромная, вся исковерканная.

– Вам странно покажется, но, знаете, когда мы были в самых челюстях бездны, и чувствовал себя гораздо спокойнее, нежели в то время, когда только что приближался к ней. Потерявши надежду, я вместе с нею потерял и тот ужас, который сперва обуял меня. Должно быть, отчаяние придало мне бодрости.

– Оно может показаться и хвастовством, но я по правде скажу вам, что мне пришла тогда мысль: какое славное дело умереть такою смертью, и как глупо думать о самом себе при виде такого дивного проявления могущества Божия. Вслед за этим я устремил на водоворот все свое внимание. Мной овладела непреодолимая страсть, заглянуть, во что бы ни стало, в глубину его. Я жалел об одном только, что мне не удастся никогда рассказать моим старым товарищам о том, что я увижу. Разумеется, глупо заниматься человеку таким вздором на краю погибели, да я и сам думал после, что быстрый бег шхуны вокруг пропасти подействовал немного на мою голову.

– Было еще другое обстоятельство, которое помогло мне не потерять бодрости. Если не случалось вам быть на море в крепкий ветер, вы ни за что не поймете, как вредно действует он на человека: он ослепляет, оглушает, душит вас, и вы ровно ничего не понимаете. Но вы заметили, конечно, что жерло котловины ниже уровня моря. Океан взгромоздился вокруг нас высокой, черной оградою. Ветра не было в ней, и мы, как преступники, которым объявлен смертный приговор, могли позволить себе маленькое развлечение, о котором и не думали, пока не решена была участь наша.

– Не могу сказать наверное, сколько раз обернулись мы по краям этой воронки. Может быть мы кружились по ней не меньше часа, и – как бы сказать? не плавали, а словно летали, подвигаясь понемногу все больше и больше на средину вала, с каждым оборотом подходя все ближе ко внутреннему скату его. Во все это время я не выпускал кольца ни на одно мгновение. Брат стоял на корме, держась за пустую бочку, крепко привязанную к палубе. Когда подплыли мы к краю бездны, он, не помня сам себя от ужаса, бросился к кольцу, стараясь схватиться за него; но оно было узко для четырех рук, и вот он стал ломать пальцы мне с таким бешенством, так сильно, что я в жизнь свою не чувствовал такой боли. Бороться с ним не хотелось мне. Все равно, за что ни держаться, подумал я, отдал ему кольцо и отступил назад к бочке. Не трудно было сделать это. Шхуна кружилась довольно ровно на своем киле, увлекаясь огромным валом водоворота. Только что успел я укрепиться на новом месте, она круто повернулась на штирборт и полетела стремглав в бездну. Я прошептал наскоро молитву и думал – все кончилось!

– На самом раскате спуска я зажмурил глаза и не смел открыть их, ожидая смерти и готовясь вступить в смертный бой с волнами океана. Но вот проходит минута за минутою – я жив; чувствую, что перестал падать, и что шхуна идет по-прежнему, как шла она на пенистом поясе водоворота. Я приободрился и опять открыл глаза.

– Никогда не забыть мне того ужаса и удивления, с которыми глядел я вокруг себя. Шхуна будто висела посреди внутреннего ската широкой и глубочайшей воронки, совершенно гладкой и черной, как уголь. Полный месяц, из отверстия, о котором я говорил вам, бросал во всю длину покатых боков ее, вертевшихся с необычайной скоростью, целые потоки золотистого света, почти до самого дна пропасти.

– Сначала я мог рассмотреть одно только это грозное сияние. Но потом, когда собрался с мыслями, глаза мои невольно обратились вниз, в глубину бездны. Ничто не мешало мне смотреть туда. Шхуна висела наклонно на скате воронки. Она хоть и прямо неслась на своем киле, но палуба лежала параллельно к воде, а вода скосилась под углом больше, чем в 45 градусов, потому и выходило, как будто стоял я не на палубе, а на ребрах корабля. Впрочем, не трудно было держаться мне в этом положении, верно от быстроты, с какою несло нас.

– Лучи месяца доходили, кажется, до самого дна пропасти; но я ничего не мог разглядеть там. В глубине лежал густой туман, на котором изогнулась чудная радуга. Туман или брызги происходили, конечно, от столкновения огромных стен этой воронки, при встрече их друг с другом у самого русла. Но кто опишет тот крик, который рвался к небу из глубины этого тумана!

– Когда скользнула шхуна с пенистого пояса во внутрь бездны, мы в тот же миг пронеслись по скату на большое пространство; но потом опускались несравненно медленнее. Шхуна шла не все одинаково. То описывала она небольшой круг по скату воронки, то пробегала всю окружность ее. Однако же, несмотря на медленность спуска, приближение наше ко дну пропасти было очень заметно.