Спуск в Мельстрём - [3]
– Чего тут натерпелись мы – и сотой доли рассказать нельзя. Плохое это место и в хорошую погоду, а уж в бурю и говорить нечего; но и тут удалось нам ускользнуть из лап Моское-стрёма. Нечего сказать, замирало у меня сердечко, когда случалось близко подходить нам к мертвой воде этого разбойника. Иной раз и ветер введет в обман. Стоишь в закуте – он так вот и мечется, а выйдешь в море – и нет его, и тянет шхуну течением. У моего старшого брата был восемнадцатилетний сын, и у меня было два бравых парня. Они бы в таких случаях и очень помогли нам рулем править, да мы, когда дело шло на риск, жалели брать их с собою.
– Вот прошло уж без малого три года, как приключилась со мною беда, о которой я хочу теперь рассказать вам. Ни один человек из здешних жителей не забудет десятого числа июля 18-го; в этот день бушевал здесь такой ураган, какого никогда еще не бывало. А все утро, да и далеко за полдень, дул славный ветерок, так что самые старые моряки ровнехонько никакой беды не чуяли.
– Было около двух часов. Мы, втроем, завалили за острова и духом нагрузили шхуну отличной рыбою, которой никогда еще не видывали здесь такого множества. Ровно в семь часов снялись мы с якоря и поплыли домой, чтоб убраться поскорей от мертвой воды Стрёми, которая прибывает в восемь.
– Нас гнал свежий ветерок; мы и не думали об опасности. Вдруг рванулся ветер с Гельзегена: шхуну потащило назад. Дело небывалое, никогда с нами не случалось такой истории; мне стало как-то неловко, а почему – и сам не знаю. Хотели было мы посправиться; смотрим – нет, гонит назад течением. Уж я думал предложить вернуться на место якорной стоянки, да взглянул назад, ба! смотрю, весь горизонт заволокло тучею, и несется она к нам, словно ворон зловещий.
– Ветер стих между тем, воздух не шелохнется, а течением дрейфует нас во все стороны. Прошло не больше минуты, не успели мы еще и одуматься, вдруг поднялась такая буря, какой никто из нас никогда не видывал. Вода вскипела, небо задернулось тучами – темень страшная, друг друга не видим на палубе. Мы только что перед этим подняли паруса, чтобы справиться с течением; но с первым же порывом вихря обе мачты полетели за борт, будто кто подпилил их. За одну ухватился меньшой брат – и его как не бывало.
– Шхуна была у нас прелегонькая; палуба плотная, с одним только люком, и мы всякой раз, обходя Стрём, опускали его из предосторожности. Не будь этого, она бы тотчас пошла ко дну, потому что нас так водой и окатывало. Не знаю, как уцелел мой старший брат, мне не довелось расспросить его. Что же до меня касается, я плотно прилег к палубе, ногами уперся в борт, а руками схватился за кольцо, ввернутое в деку. Я и сам не понимал что делаю, а вышло на поверку, что умнее ничего в жизнь свою не делывал.
– Скоро вода совсем захлебнула нас. Я сдерживал дыхание, не выпуская кольца из рук. Когда было мне не под силу не дышать больше, я приподымался на коленки, и голове становилось легче. Вот, чую, маленький бот наш стал потряхиваться, точь-в-точь как собака, когда выйдет она из воды на берег. Я только что стал было сбираться с мыслями, стараясь придумать, что бы такое сделать мне, как вдруг кто-то цап-царап меня за руку. Смотрю – мой старший брат: так сердце и запрыгало от радости. Я думал, что его и в живых уж нет. Он приложил рот к моему уху и закричал: Моское-стрём!
– Я вздрогнул всем телом; я понял, что хочет сказать он этим словом. Ветер гнал нас прямо к водовороту; не было спасения!
– Вы знаете, мы и в тихую погоду боялись подойти к нему; теперь же неслись в самую средину хляби, да и с каким еще ураганом! Авось, подумал я, минуем беды. Но в тот же миг проклял глупую надежду. Я знал очень хорошо, что, будь мы на корабле в десять раз больше стопушечного – и тогда не миновать бы нам верной гибели.
– В это время буря поукротилась, или, может быть, мы уж ее не чувствовали; но зато море, которое было под ветром гладко и пенисто, стало теперь страшно коробиться, и небо-то над нами переменилось совсем. Вокруг, подальше от нас, чернело оно, как ночь темная, а прямо над нами была в нем круглая отдушина, такая светлая, глубокая, и в ней стоял полный месяц. А уж как светил он! Все как днем, было видно. Но, Господи, Боже мой, какую только страсть освещал он!
– Я пытался раза два заговорить с братом, но не знаю почему, только голос мой так разносился в воздухе, что брат не мог понять ни слова, а кричал я прямо в ухо ему. Вот покачал он головою, побледнел, как мертвец, и поднял вверх указательный палец, как будто хотел сказать мне: слушай!
– Сперва я не понял его, но вдруг ужасная мысль мелькнула в уме моем. Я вынул из кармана часы, смотрю – остановились. Повернул я их стеклом к месяцу, залился слезами, да и бросил далеко от себя. Стрелка перешла за семь. Водоворот был в полном бешенстве!
– Если корабль хорошо построен, оснащен, как следует, и в воде сидит неглубоко, – волны в сильный ветер, когда он идет поперек их, подталкивают его все снизу, что у нас, моряков, называется верховой ездою. Ну вот, до сих пор они везли нас очень ловко; теперь же стали подхватывать под корму и поднимать все выше, выше – чуть не до облака. Я никогда не думал, чтобы они могли быть так высоки. Потом скользили мы вниз, с такой быстротою, что голова шла кругом. Точно так случалось мне падать во сне с самой высокой горы. Когда поднимались мы, было так светло, что я мог в одну минуту разглядеть, где мы. Водоворот был от нас не дальше четверти мили; но он казался совсем не таким, как вы теперь его видели. Не знай я, где мы и что ждет меня, – я ни за что на свете не узнал бы его. Страшно было взглянуть; веки сами собою сжимались от ужаса.
Родерик Ашер, последний отпрыск древнего рода, приглашает друга юности навестить его и погостить в фамильном замке на берегу мрачного озера. Леди Мэдилейн, сестра Родерика тяжело и безнадежно больна, дни её сочтены и даже приезд друга не в состоянии рассеять печаль Ашера.После смерти Мэдилейн местом её временного погребения выбирается одно из подземелий замка. В течение нескольких дней Родерик пребывал в смятении, пока ночью не разразилась буря и не выяснилось чудовищное обстоятельство — леди Мэдилейн была похоронена заживо!Восстав из гроба, она пришла к брату с последним укором, и две души навсегда оставили этот бренный мир.Замок не надолго пережил своих хозяев, через несколько мгновений он уже покоился на дне зловещего озера.
Похищенное письмо позволяет господину Д., шантажировать одну даму. Несмотря на все усилия парижской полиции, найти письмо в доме господина Д. не удалось. С просьбой о помощи к сыщику Огюсту Дюпену приходит один из полицейских.
Некая юная девица, Мэри Сесили Роджерс, была убита в окрестностях Нью-Йорка осенью 1842 года. «Тайна Мари Роже» писалась вдали от места преступления, и всё «расследование» дела было предпринято на основе лишь минимальных газетных данных. Тем не менее, данные в разное время спустя после публикации рассказа полностью подтвердили не только общие выводы, но и все предположительные подробности!Рассказ также называется продолжением «Убийств на улице Морг», хотя с теми убийствами это новое уже не связано, но расследует их всё тот же Огюст Дюпен. .
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Таинственное и крайне жестокое убийство в доме на улице Морг вдовы и ее дочери ставит в тупик полицию Парижа. На помощь полицейским приходит мосье Дюпэн, человек с необычайно развитыми аналитическими способностями.
Если есть время понаблюдать за толпой на площади, то можно научиться различать эти бесчисленные разновидности фигур и лиц. Однако один странный старик долго не поддавался никакому объяснению, пока после долгой слежки за ним не выяснилось, что у него болезненная боязнь одиночества и все своё время, забывая о сне и отдыхе, он проводит на улицах города, толкаясь среди людей.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.