Спрятанные во времени - [23]

— Дундук! — констатировал его ближайший сосед, член-корреспондент академии. — Во-первых, оно — человек — вершина эволюции. Какого рожна ему стоять рядом с чучелами баранов? Вы на что намекаете? Да потом, штуковина в высоту не входит, а не в ширину. Мамонт этот — оно какое? Длинное! А рабочий, да член компартии, он какой? Высокий! Чуешь: две ноги — или четыре с хвостом в заду? То-то!

Какое-то время силлогизмы члена-корреспондента усваивались. Собрание сидело молча, рисуя в воображении картину изгнания останков мамонта и водворения на их место героя, устремленного ввысь, которого каждый рисовал в воображении по-своему. Ужалову, например, чудилась на нем кепка. Гавриилу Прыскину — буденовка с кокардой и макинтош.

Кто-то (видимо, первый из осознавших) закивал:

— Да-да… верно сказано…

Участники снова оживились.

— А если…

— Распилить! — звонко предложил голос от несгораемой кассы, где еще у бюстика Менделеева лежали приказы на отпуска, перекочевавшие в руки к сидевшему там товарищу, страдавшему патологическим любопытством.

— Пилить пролетария невозможно!!! Что за бред?! — возмутился Вскотский, бросая карандаш об пол, хотя, по глазам его было видно, идею эту он разделял, как еще более разделял ту, согласно которой статуе на выстрел не быть к музею.

Тут с Ильей, совершенно оторвавшимся от реальности, сыгралась дурная шутка:

— Может, на улице его установим? Где-нибудь перед входом? Сверху возведем купол. По бокам — агитация. На куполе — рубиновая звезда с подсветкой. Будут приходить пионеры, герои разные, корреспонденты, — вдохновленно выдал Илья; все ему казалось сейчас игрой.

На него посмотрели так, что лучше бы его не было. Собрание замолчало, ожидая директорского вердикта. Кое-кто напряженно усмехнулся — но таким особым манером, что усмешку можно было мгновенно превратить в гримасу гневную или одобрительную. Присутствуй при этом Леонардо да Винчи, человечество бы обогатилось тремя десятками удивительных портретов, достойных Лувра и Третьяковки. Впрочем, и служителям Мельпомены было чему учиться: Станиславский не только бы восхитился возникшей паузой, но укоротил бы ее вчетверо.

В какой-то момент Илье показалось, что директор вовсе утратил нить, и даже, словив кураж, он решил подсказать ему, чуть ни совершив фатальную ошибку неопытного в присутственных делах человека — напоминать председательствующему о себе. Кудапов, скажем ему спасибо, успел пнуть под столом разгорячившегося коллегу, и этим спас ситуацию. Лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным.

— Вот!!! — неожиданно взревел Вскотский, выбирая из стакана новый карандаш взамен брошенного. — Вот! Товарищ… э-мм-э…

— Гринев, — подсказал все тот же Кудапов, теперь возившийся с «китайским фонариком», игравший роль суфлера в собрании.

Илье достался пламенный взор директора, редко расточавшего комплименты:

— Товарищ Гринев-то придумал штуку! Молодец! А? Так, решено — делаем у подъезда купол! Со звездой и все как положено. Вот вы…

— Илья Сергеевич, — опять подсказал Кудапов. Вскотский глянул на него с ненавистью.

— Илья, значит, Сергеич будет руководить строительством. Возлагаю на вас бразды, товарищ Гринев! Ужалов… кто еще… ты, Порухайло… мда… Каина Владиславовна, конечно… Кудапов! — чтоб не лениво жилось… и… прочие — сами решите, кого добавить — в составе штаба. Утвердить приказом. Докладную в инстанцию мне готовьте. Чтоб через неделю утвердить план! Все, товарищи! — с облегчением выдохнул директор, ладонью хлопнув о стол. В стакане звякнули скрепки.

На этом собрание прекратилось. Порухайло весело подмигнул Илье, его похожее на сливу лицо лоснилось от удовольствия. Ужалов посмотрел исподлобья. Кудапов вручил «фонарик» и сочувственно пожал руку.

С ощущением, будто в голове у него роились пчелы, новообращенный строитель коммунизма вышел из приемной и скоро остался один в длинном и пустом коридоре, где эхом отдавал «ремингтон».

Дух и плоть

Что мы, от рожденья имеющие плоть и форму, ослепленные их достоверностью и мнимым постоянством, можем понять в переживаниях существа, наделенного лишь скитающимся рассудком?

«Мама, посмотри, что у меня тут!» — и мама терпеливо объясняет, проходя по бритвенно-тонкой линии, зачем природа приладила тебе забавную конечность ниже пупка.

Природа жестока, прекрасна, изобретательна, но имеет и чувство юмора. Взгляните, например, на бульдога.

Где-то в глубине нашей сути сквозит отпечаток древнего знания о мироустройстве — штуке отнюдь не настолько щедрой, как мы считаем, глядя сериал «Би-би-си».

Вселенная — это в основном пустота. Бездна манит нас. Вглядываясь в черные морские глубины, слышишь эхо эпох, когда мир живых существ состоял лишь из тьмы и случайной пищи, а запах разлагающейся акулы был единственной доступной роскошью.

К счастью, родственные моллюскам и жвачным, мы не способны долго думать о чем-то сложном — потому что, в самом деле, есть еще чем заняться: скоро ужин, и вон та девица с интересом на тебя посмотрела… Одно то, что человек, глядя в истинную бездну космоса, испытывает не ужас, а вдохновение, многое говорит о нас — и отнюдь не за наше здравомыслие.