— Еще нет.
В зале суда появилась рослая, высокая и крепкая женщина лет тридцати, которая слегка растерянно и смущенно оглядывалась по сторонам. Простые волосы цвета вороньего крыла были свиты у женщины чуть пониже шеи в прочную косу.
— Свидетельница Косичкина, вы работаете в столовой Сосновской запани?
— Да.
— Вы помните, когда начался первый пожар?
— В десять часов утра.
— Почему вы так точно запомнили время?
— Я на работу пришла в половине десятого, мне нужно было прокипятить халаты в баке. Покуда собрала белье, разожгла костер, прошло минут пятнадцать. А потом я за содой пошла — кладовщик наш приходит в десять. При мне он кладовку открывал.
Судья поблагодарила женщину, кивнув ей как старой знакомой, хотя и видела всего-то во второй раз, и отпустила.
— Свидетель Девяткин, авария запани произошла в десять часов двадцать шесть минут. Об этом имеется официальный акт. Вот он.
— Пусть будет по-вашему, — недовольно буркнул моторист. — Я что упомнил, то и сообщаю.
— Таким образом, разрыв по времени между началом пожара и аварией составляет всего двадцать шесть минут.
— Может быть, — вздохнул Тимофей Девяткин, раскачиваясь на носках и держа руки за спиной.
— Суд предупреждал вас, что вы обязаны говорить только правду, — напомнила Градова.
И в эту минуту у Девяткина не хватило выдержки. Он с дерзкой ухмылкой заявил:
— Мне работать надо было, а не на часы глядеть! Что же это получается, извини-подвинься? Рабочий человек делом занят, а его за это по загривку? Не годится так. Может, у меня и часов-то сроду нет.
— Скажите, свидетель Девяткин, вы перевозили пионеров на своем катере?
— Было дело. Я рассказывал.
— Никого из детей не запомнили?
— Куда там! Они мне спасибо сказали и побежали. Помнится, правда, какая-то девочка с веснушками была.
— Из какого лагеря были пионеры?
— Чего-нибудь полегче спросите, извини-подвинься. Дети — они же все одинаковые. Да и зачем мне было спрашивать, сами посудите? Если бы я, конечно, знал, что вы спросите, тогда бы обязательно узнал. Это как пить дать!
— Пригласите свидетеля врача Терентьеву, — сказала Мария.
— Я свободен? — спросил Девяткин.
— Пока нет.
В зале суда было очень тихо, и люди, казалось, не дышали, увлеченные процессом, как театральным спектаклем.
По вызову судьи вошла невысокая женщина, загорелая, легкая в движениях.
— Где и кем вы работаете, свидетельница Терентьева?
— Детским врачом в пионерском лагере «Буревестник».
— Вы не помните, отлучался кто-либо из детей вашего лагеря четырнадцатого июня за пределы территории «Буревестника»?
— Хорошо помню. Никто не отлучался.
— Почему?
— В этот день проходил общий медицинский осмотр детей в связи с имевшим место случаем заболевания дизентерией.
— Когда детям было разрешено выходить из помещения?
— Только после обеда.
— Может, мои пионеры были не из «Буревестника»? — Тимофей Девяткин рассмеялся.
Отпустив врача, Градова открыла один из томов дела и прочитала:
— «Сообщаем, что в районе Сосновки и прилегающих районах имеется только один пионерский лагерь «Буревестник». Это справка, — уточнила судья, — подписанная секретарем обкома комсомола и начальником здравотдела областного исполкома. Ознакомьтесь, свидетель Девяткин.
Но моторист, не взяв справку, огрызнулся:
— Знал бы, что так все обернется, я бы у своих пионеров тоже справочку взял. Зачем перевозил их, дурак?!
— Не перевозили вы пионеров! — сказала судья, слегка повысив голос.
— Я вам рассказал, как было.
— Вы говорите неправду, тем самым усугубляете свою вину.
Тимофей продолжал запираться, и тогда Градова пригласила в зал свидетеля Лужина. Журналист подозрительно посмотрел на Девяткина, словно оценивая его заново, и подошел к судейскому столу.
— Когда вы делали свои фотографии, которые передали суду?
— Примерно с десяти до одиннадцати.
— По какому признаку вы определяете это время?
— Когда я делал последний снимок, обратил внимание, что пахнет гарью. Потом увидел пламя на берегу. Побежал. Здесь я и застал пожар. Горела столовая. Затем произошла авария.
— Свидетель Девяткин, подойдите к столу.
Мария раскрыла папку, вынула небольшую фотографию, показала ее заседателям и предъявила Тимофею:
— Кто изображен здесь?
Тимофей покрутил фотографию, не спеша с ответом. Потом глухо ответил:
— Я.
— Кто вас снимал?
— Корреспондент. На катере это было.
Судья вынула другую фотографию, снова показала ее заседателям и протянула Девяткину:
— А это кто?
Карточка была побольше, сделана умелой рукой мастера на хорошей плотной бумаге, только изображение было не таким резким, как на первой фотографии. И Тимофей был здесь снят не в фас, а в профиль.
— И это я.
Мария положила рядом обе фотографии.
— Вы узнали себя на обеих карточках?
— Узнал.
Теперь судья достала новую фотографию. Она была гораздо больше предыдущих, но две трети карточки были закрыты серой бумагой. На оставшейся видимой ее части был Тимофей Девяткин в той же позе, что и на предыдущей фотографии.
— И тут я, — сам сказал моторист.
— Не видите ли вы сходства между двумя последними карточками?
— Вроде одинаковые, извини-подвинься.
— А точнее?
— Одинаковые, говорю!
— Я тоже так думаю, — сказала Мария Градова и медленно, не торопясь, сняла серый лист бумаги, который закрывал остальную часть фотографии.
