Справедливый приговор. Дела убийц, злодеев и праведников самого знаменитого адвоката России - [62]

Я обвиняю того Мельницкого, которому вчера пожелал, в лице его защитника, успеха в борьбе, если это — факты несчастия, а не свидетели его преступления.

Мне поставили в упрек то противоречие, которое я допускаю или намеренно обхожу. Если Мельницкий присвоил 300 тыс., прикрываясь несчастьем, потерей, то почему он оставил в воспитательном доме улики в других своих поступках и, таким образом, делал бесцельным свое усилие замаскировать свое последнее преступление?

Отвечаю: в план Мельницкого не входило бить на верное оправдание. Совершенное правонарушение по приюту и ссудо-сберегательной кассе уже висело над ним. Средств прикрыть их не было. Только суммы воспитательного дома давали ресурсы к этому. Надо было дожидаться дня, когда они пройдут через его руки.

Но взять только то, что нужно на пополнение касс, значит, снять с себя одну и надеть другую петлю. Все равно, растрата обнаружится, и он погибнет. Так уж ответить, но и себя не забыть: семь бед, один ответ!

Но зачем же тогда пополнение?..

Без пополнения растрата была бы очевидней, а с пополнением — потеря выигрывает в достоверности, и рассчитанное необнаружение старых грехов давало надежду на успех плана…

Меня упрекают, что я обвиняю Мельницкого без улик, а на основании подбора фактов, предшествовавших преступлению. Такие факты, говорит защитник, из любой сотни лиц приведут 50 на скамью подсудимых.

Да, приведут, если в одно и то же время будут налицо 50 преступлений, требующих для объяснения своего бытия 50 злых воль.

Какие бы улики сейчас ни были на каждом из граждан данного города, их не тронут.

Но если сейчас в десяти местах города одновременно вспыхнут десять пожаров, несомненно преступного свойства, — десять преступников среди нас предполагаются, и сомнительные факты из жизни десяти лиц, житейской логикой связанные с данными пожарами, обратятся в неотразимые улики…

Я изучал жизнь Мельницкого 3 ноября и в дни предшествующие. Я прошел мимо трех фактов, которые не имеют генетической связи с поступком. Но в растратах по приюту и кассе, в ожидании внезапной ревизии, в поступках Мельницкого 3 ноября, в их несходстве с поступками, сопровождавшими прежние получки крупных сумм, в их необходимости для задуманного присвоения денег — я увидел объяснение вопроса.

Приходя к этому выводу, я руководился той аксиомой здравого смысла, которая ищет позднейшему факту причину в предшествовавших событиях; той аксиомой, которая заставляет применять к фактам человеческой жизни то же изречение, которое философ высказывает о движениях физического мира: «Вся наша жизнь насквозь — сплошная причинность».

Несколько слов, сказанных древним мыслителем Цицероном, в его, кажется, «De natura deorum», навели когда-то Гуттенберга на идею книгопечатания. Не наведут ли эти слова и вас на веру в мой способ доказательства?

Доказывая, что мир управляется божественной силой, Цицерон говорит: «Если бы взять и нарезать из дерева громадное количество букв и затем кидать их кучами на пол, — буквы падали бы в беспорядке и ничего бы собою не выражали. Но если бы вы пришли и увидали их сложенными в такой порядок, что они составляли бы целую речь, образцовое произведение ораторского искусства, — вы бы ни за что не допустили тут случая, а искали бы Творца этой речи и крепко бы были убеждены в Его существовании».

Воспользуйтесь этой мыслью в данном случае.

Если вы видите, что отдельные, от общего порядка отступающие поступки Мельницкого 3 ноября слагаются в такую стройную систему действий, при предположении, что исчезновение денег есть преступление; если вы видите, что случайности составляют части целого плана, — тогда невольно в том, от кого зависят эти случайности, разум подсказывает видеть и виновника плана!..

Мне поставили в упрек, что я коснулся и той, дорогой для подсудимого черты его личности, которую назвал «внешним христианством».

Но я счел себя вправе это сделать.

Мне надо было доказать, что внешнее, обрядовое исполнение веры не противоречит дурно настроенному духу, что дух возвышается от усвоения внутренних требований веры.

Я счел себя вправе на это, так как для меня христианство — не система привилегированной метафизики, а нечто более святое, и в этой области я могу распознаться…

Теперь несколько слов о Литвинове: о нём вчера я не упоминал вам.

К нему также предъявлен иск. От обвинения его отказалась прокуратура. Я не хочу оставить в долгу перед ним то учреждение, которое его привлекло.

Позвольте же сказать несколько слов не против него, а за него…

Здесь указали на замечательное совпадение в его жизни: 8 ноября, в его именины, прошлым годом его арестовали, — 8 ноября вы и судите его.

По стародавнему обычаю, в именины дарят хлебом-солью. Прошлым годом Воспитательный дом поднес ему хлеб-соль в виде первого блина: комом засел он в горле обвиняемого.

Но старый солдат стоит на своем и ждет подарка, и сегодняшний день в антрактах он не раз обращался ко мне с вопросом: скоро ли его отпустят домой?..

Это не от меня зависит, и я не могу ему дарить того, чего не имею; но зато, вместо того пятиалтынного, каким когда-то наградил другого счетчика Мельницкий, я подарю ему небывалую сумму: я дарю ему те 307 000 руб., которые мы с него ищем…