Справедливый приговор. Дела убийц, злодеев и праведников самого знаменитого адвоката России - [55]

Я думаю, что лучше жечь тогда, когда спора о праве нет…

Но иду далее.

Говорят, склад был застрахован на короткое время. Но вы, может быть, знаете, что значит страховка на короткое время? Есть ведь целый ряд таких владений, которые страхуются только на опасное в пожарном отношении время, и лесные склады страхуют, обыкновенно, только на летнее время…

Вообще, что касается до поджога, то нет улик, которые нужно было бы разбирать: так легко их опровергнуть.

Я приведу только одно соображение.

Неужели вор станет пробираться в дом в тот момент, когда по улице идет многолюдное шествие!.. Так и в нашем случае. Уж если кто сделал поджог, так несомненно человек чужой. Невероятно, чтобы хозяин, задумавший совершить поджог со своими приказчиками, не сказал им, что нужно его устроить в такой-то благоприятный момент, а ждал бы стечения обстоятельств, вроде настоящего: это уж спорт!..

Вдумайтесь в настоящее дело и не забывайте, что нам не дано права исправлять людей: мы можем наказывать только запрещенное законом деяние. Запрещенным оно будет только тогда, когда касается чужого имущества; то или иное действие над собственным имуществом подлежит наказанию только в том случае, если затрагивает одновременно интересы других лиц.

Здесь этого нет.

Перед нами — поджог, совершенный в надежде на милость страхового общества, на подачку с его стороны.

Но мы знаем по опыту, что общество, раз только усомнится, заподозрит что-нибудь неладное, — вознаграждения не выдаст. А ведь здесь — несколько пожаров на протяжении одного-двух лет; естественно, что у общества может явиться подозрение и милости оно не проявит…

При таких условиях ни один разумный человек не стал бы совершать поджога!

Вот, соображая все это, я и обращаюсь к вам.

Не пользуйтесь бесконтрольной властью сокрушить человека только потому, что он предан вашей власти: этим правом нужно пользоваться осмотрительно!..

Есть, правда, у подсудимого одна страшная улика, — улика, разбить которую можно только обращением к вашему сердцу: перед вами на месте подсудимого сидит не просто преступник, но преступник-еврей!..

Страна наша — страна разноплеменная. Не все национальности в ней, к сожалению, пользуются равноправием: его племя, вольно или невольно, отвечает за чужие грехи.

И вот часто всякое сомнение по отношению к еврею переходит в убеждение!..

В жизни мы часто грешим легким суждением. Но когда вы делаетесь судьями, вы должны высоко поднять голову над всеми предрассудками, над всеми предвзятыми мнениями!..

Ведь когда правосудие будет национальным, лучше не жить человеку на свете. Ведь правосудие — это последнее прибежище человека, последняя его защита…

Если вас захотят ограбить на большой дороге, вы можете выйти на грабителя с пистолетом: против насилия вы можете защищаться с оружием в руках…

Но если проповедник в церкви подымает против вас свой голос, тогда самое честное, самое святое, что остается у человека, — это правосудие!..

И если мы будем судить за преступление не Ивана и Петра, совершивших его, а их родственников, и только за то, что они — их родственники, это будет не суд…

Часто говорят, что евреи обвешивают…

Но что, если мы будем обвешивать… на правосудии?!..

Моя гордость, гордость русского человека, не позволяет мне вам говорить об этом…

Я не поклонник преклонения перед угнетенной национальностью только потому, что она угнетена: я слишком русский человек!..

И моя горячая любовь к русскому человеку, моя вера в него не позволяют подумать о том, чтобы вы могли… обвесить на правосудии…

И стыдно бы мне было, стыдно сидеть рядом с вами, если бы вы сделали это!..

Дело А. Ф. Мордвина-Щодро и князя А. Д. Оболенского, обвиняемых в растрате 16 лошадей

21 мая 1891 г. по претензии кредиторов штаб-ротмистра Мордвина-Щодро судебным приставом Московского окружного суда была описана его скаковая конюшня, состоявшая из 16 лошадей.

Представлявшие ценность в несколько десятков тысяч рублей, лошади эти были оценены в 1600 руб. и, с согласия кредиторов, сданы на хранение князю Оболенскому.

Ко дню, назначенному для продажи лошадей, 11 июля того же года, ни одной из отданных на хранение Оболенскому лошадей в конюшне не оказалось.

Князь Оболенский заявил, что ввиду окончания срока аренды конюшни он должен был освободить ее: часть описанных лошадей он отправил в Петербург на скачки, другую — в деревню.

Впоследствии оказалось, что все арестованные лошади проданы Мордвиным-Щодро с ведома Оболенского. Продажа производилась с согласия кредиторов, одновременно с удовлетворением их долгов.

Мордвин-Щодро и Оболенский показали, что они произвели продажу лошадей для того, чтобы на вырученные деньги покончить мирно с кредиторами. И действительно, большинство кредиторов подтвердили, что за время с июля по сентябрь 1891 г. они рассчитались с Мордвин-Щодро. От многих кредиторов представлены были расписки о полном удовлетворении их претензий к Мордвин-Щодро.

Обвинение было возбуждено поверенным одного из кредиторов.

Обвинитель и поверенный гражданского истца считали обвинение с формальной стороны вполне доказанным. Они указали, что оба обвиняемых люди с плохим прошлым, что оба они уже были объявлены несостоятельными должниками, что князь Оболенский до этого судился по делу о злоупотреблениях в Кронштадтом банке и что они не могли не знать преступного характера своих действий.