Справедливый приговор. Дела убийц, злодеев и праведников самого знаменитого адвоката России - [56]

Следует заметить, что по делу о злоупотреблениях в Кронштадском банке князь Оболенский был оправдан.

На основании всего этого Мордвин-Щодро и князь Оболенский были преданы Московскому окружному суду с участием присяжных заседателей. Заседание происходило 26–27 мая 1895 г.

Председательствовал товарищ председателя суда А. М. Бобрищев-Пушкин. Обвинял товарищ прокурора Иогансон. Гражданский иск поддерживал присяжный поверенный Козловский.

Защищали: Мордвина-Щодро — Н. П. Шубинский,

князя Оболенского — Ф. Н. Плевако.

После очень непродолжительного совещания присяжные заседатели обоих подсудимых оправдали.

Речь в защиту князя А. Д. Оболенского

Господа присяжные заседатели!

Вам предложат высказать судебное мнение в форме ответов на вопросы, соответствующие предъявленному к господам Мордвин-Щодро и князю Оболенскому обвинению.

Исполнить свою обязанность по разуму и совести вы сможете только в таком случае, если вам переданы данные дела так, как следует, и высказано, при оценке фактов дела, правильное мнение о свойстве их.

Но когда судьи, от которых требуют ответа, не были очевидцами события, а должны судить о нем по работам, посвященным исследованию его лицами, к тому законом уполномоченными, то условие истины стоит в зависимости не только от события, которое судят, но и от приемов, которые употреблены при восстановлении перед судьями действительности.

Точно так же, когда от судей требуют не только ответа на вопросы о событии, но и о нравственной оценке его и его деятелей, большое значение приобретает прием, к которому обращаются лица, в облегчение вашего труда предлагающие вам свои воззрения и основания к ним.

Мой сотоварищ по делу занялся восстановлением события, нас занимающего, и, в меру своего разумения, внес те поправки, которые, кажется нам, приближают исторический рассказ к действительному ходу дела.

Я сначала займусь другим: я прослежу, правильны ли были приемы противников при летописной и критической работе, посвященной деятельности подсудимых. Делаю это потому, что, раз обнаружится, что приемы не согласовались с требованиями, предъявляемыми к работе, имеющей в целях своих истину, а в результате — вероятнейшее к ней приближение, тогда мы смело можем отвергнуть выводы неточного исследования и даже нравственно обязаны воздержаться от согласия с ними.

Простая справка с памятью о том, что здесь было, укажет нам на крупную ошибку обвинения в этом отношении.

Припомните: обвинительный акт возвещал вам, что дело идет о том, что описанные по долгам Мордвина-Щодро его лошади, сданные на хранение князю Оболенскому, не оказались налицо к 11 июля 1891 г. в той конюшне, где они стояли в момент описи; затем, в сентябре того же года, лошади, гласно распродаваемые Мордвиным-Щодро разным лицам, были ли, вопреки воле кредиторов, растрачены или нет? Было ли здесь то уголовное деяние, которое преследует закон, как растрату, или не было?

И вот, разрешая этот вопрос, обвинение и во время следствия и сейчас, в обвинительной речи, сочло целесообразным ввести в дело такие подробности: оно дало вам понять, что Мордвин-Щодро был недавно судим по обвинению в растрате облигаций своей тещи, что эти облигации были в руках князя Оболенского несмотря на то, что они Щодро не принадлежали, и не были возвращены, когда Щодро трепетал за свою судьбу, боясь ответственности.

Но при этом обвинение не обмолвилось, что князь Оболенский, как известно обвинителю, не был привлекаем к делу, как человек, в этом деле ничего противозаконного не сделавший. Обвинение не сочло нужным заметить, что и предположение о виновности Щодро или было отвергнуто представителями общественной совести, т. е. законными судьями дела, или, в признанных фактах, оказалось, по авторитетному мнению высшего суда в России, деянием, законом не воспрещенным, как не заключающим в себе качеств преступления.

Обвинитель, направляя свое слово против князя Оболенского, выразился, что князю давно известно, чем уголовный закон грозит за растрату, ибо князь опытен в уголовном законе благодаря делу Кронштадского банка.

Впечатление, на которое рассчитывали, понятно: князь-де не в первый раз сидит на скамье подсудимых, и это должно быть ему поставлено в счет.

Правда, господин председатель остановил господина обвинителя, но слово и облеченная в слово мысль коснулись вас, тем обязывая меня на отпор явно неправильному приему.

Говоря о Кронштадтском банке, обвинитель должен был, по требованию долга, упомянуть и о том, что князь оправдан, следовательно, обвинение было ошибочно, и если этот прискорбный факт должен быть кому поставлен в невыгодный счет, то не неповинному и напрасно привлеченному, а в счет привлекшим его, как веское доказательство возможности со стороны обвинителей жестоко ошибаться, несмотря на искренность своих взглядов.

Упоминалось здесь и о двукратной несостоятельности Щодро, о несостоятельности моего клиента, князя Оболенского, имевшей начало в 80-х годах.

Но тогда следовало сказать и о причинах прекращения первой несостоятельности и о судьбе несостоятельности князя Оболенского.

Прекращенная несостоятельность свидетельствует, по общему порядку, что должник покончил свои счета или уплатил свои долги: поконченная несостоятельность частью есть доказательство того, что должник вышел из несчастия, его постигшего, тем, что погасил претензии, а не прибегнул к конкурсному производству, как к средству отделаться от кредиторов путем грошовых дивидендов.