Справедливость - [24]

Вяткина вспомнила стихи Сверстникова «Березовая роща». В этой роще деревья тоже умирают и рождаются: тут старушки в зеленых платках, девушки с тугими косами и голенастые смешные девчонки. Роща грустит, каждый листочек роняет на землю слезу, когда со скрипом падает старая береза. Роща соловьиной трелью отзывается на рождение стройной, с белым бантиком в косичках, березки.

…Сергей Сверстников всегда с волнением встречается с лесом. А почему? Кто знает… Может быть, листик березы коснулся листика дуба, как смычок струны, а ему слышится песня; может быть потому, что иволга свистнула, и ей грустно отозвалась синичка, может быть, Сергея тревожат кукушкины слезы; может быть, потому, что ему чудится, будто кукушка не годы считает, а зовет своего сына, свою дочь: «Где вы, где, летите ко мне, сядьте рядышком на ветку и вместе со мной кликните на весь лес: «Ку-ку, ку-ку, ку-ку»; может быть, встревожил душу, лукаво выглядывая из-под листьев, моховичок; может быть, ранила сердце фиалка, уронив последний лепесток; может, этот ручеек спешит к речке и зовет Сергея в дорогу.

Лес тревожит Сергея… Где-то недалеко от соловья старается канарейка, стрекочет кузнечик, жужжит шмель, на просеке свистит, встав на задние лапки, суслик. Муравьи затеяли великое переселение, сцепились ножками, хоботками и перекинули живой мост через ручей, тащат личинки, соломку. Спотыкаются, падают, роняют ношу, снова ее поднимают и тащат, срываются с моста, и ручей их уносит. А это что? Муравьи осторожно несут на своих спинах муравьев, уж не лазарет ли эвакуируют?

Мало ли чем лес тревожит Сергея Сверстникова.

Вяткина, посматривая на Сверстникова, говорит:

— Роща скрипит, когда береза умирает.

— И с каждого листочка роща роняет слезы на землю, когда старушка береза падает. Слезы — штука горькая, — добавляет Сверстников.

— А дальше слащаво: соловьиной трелью отзывается роща на рождение стройной, с белым бантиком в косичках, березки. — Вяткина вздохнула. — Неужели вы не знаете, что соловьям в это время не до песен. Им надо кормить детей.

Сверстников смеялся, но не как всегда, заливисто, — какой-то холодок шел от этого смеха.

— Что ж я вам могу сказать? Соловьи не справляют панихид. Только глухие не слышат песен соловьев, когда они кормят детей. Что ваш Красиков сделал? Он невольно развенчивает идею коллективизации, идею, которой много работы в Азии и Африке, Латинской Америке да и в Европе.

— Сергей Константинович, я читала вашу рецензию на очерки «И туда и сюда». Вы обидели Красикова.

Сверстников вспомнил, как Красиков откликнулся на рецензию. Он был взбешен: «Ты безнадежный догматик, — сказал Красиков Сверстникову, — оторвался от жизни и ни черта не понимаешь в деревенских делах. Поезжай туда и посмотри». Сверстников безмятежно ему ответил: «Почему ты бранишься, как базарная торговка? Я туда еду, буду и в твоей родной деревне. Кому передать привет?» Вначале из трубки раздался хохот, а затем короткие гудки.

Вспомнив этот разговор с Красиковым, Сверстников сказал Вяткиной:

— Вы несправедливы. В рецензии нет ни одного ругательного слова, насмешки, издевки. Верно?

— Верно.

— В рецензии отмечены и положительные стороны очерков, сказано о хорошем языке автора. Верно?

— Верно.

— Рецензия спокойно анализирует идейные и художественные достоинства очерков. Верно?

— Верно… Вы обидели его тем, что он будто бы развенчивает идею коллективизации.

— Это факт. Но я не вижу в его поступке злого умысла. Подумайте обо всем.

Сверстников, как показалось Вяткиной, тепло взглянул в ее глаза. Вяткину это растрогало.

— Я не хочу, чтобы вы уезжали.

— Надо ехать.

У Сверстникова была на руках командировка в область, чтобы написать очерки о современной колхозной деревне и выяснить, прав ли Васильев, правдива ли его «Откровенность».

— Надо ехать. Я буду иметь возможность узнать, что вдохновило Красикова написать такие очерки, проверю и себя. Себя тоже надо всегда проверять, чтобы не ошибиться.

Вяткина ушла от Сверстникова с мыслью: «У нас всегда остается так много недосказанного. Ссоримся, а когда миримся — не замечаю».

Сегодня она несколько раз была у Сверстникова, находила повод за поводом, чтобы поговорить с ним. «Что со мной случилось?» — задала Вяткина себе вопрос. Кончился рабочий день, она вышла в коридор и ждала Сверстникова.

— Пройдемтесь пешком, сейчас свежо, — предложила она.

Они пошли улицами, на которых тишина охраняется многолетними липами, высокими и широколистыми тополями. Вдоль тротуаров тянутся ряды густых акаций и пышной сирени, по улице струится воздух, напоенный запахами цветов.

— Можно закрыть глаза и догадаться, какие здесь цветы растут, — сказала Вяткина.

— По запаху, что ли?

— Ну конечно же. Слышите, запах сирени. — Вяткина и в самом деле прикрыла глаза, повернулась лицом к ветру. — А это запах черемухи.

Вяткина остановилась и посмотрела на противоположную сторону улицы, где готовили площадку под строительство кинотеатра.

— Вчера еще здесь домик стоял, такой беленький, с окнами, вросшими в землю, а сегодня, видите, — развалины.

Сверстников увидел рыжую дворняжку. Она лежала на груде развалин и поводила глазами по сторонам. Чуть вдали на кирпичной глыбе, около яблони, сидел в соломенной шляпе с черным бантом белобородый старик. Он склонил голову и о чем-то сосредоточенно думал, не шевелясь, лишь ветерок полоскал его бороду.