Спорыш - [2]

— Спасибо, Алексей Никанорыч, — это писатель ему про болты напомнил. — Знайте, голубчик, я ваш должник.

— Ерунда какая. С машиной-то без меня управитесь?

— Вполне. Отдыхайте. И так я у вас столько драгоценного времени отнял.

— Да полно.

С тем и разошлись. А жена писателя, когда промокшего, грязного мужа встретила, и без любимой машины, разволновалась.

— Что? Что стряслось?

Писатель ей без утайки все рассказал.

— Еще не легче, — Елена расстроилась. — Может, Васю позвать?

— А он где?

— Спит. В грозу, когда громом ударило, очнулся с перепугу. Все на голову жаловался. Не поверишь, всерьез уверял, будто магнитной волной затылок ему обожгло. Теперь опять лег.

— Какой из него помощник?

— И то правда, — согласилась Елена. — Развалюха совсем. Он и в горку не поднимется.

Писатель переоделся в сухое, взял сумку с цепями, лопату с коротким черенком и пошел в одиночку машину вызволять.

Вечер пал тихий, свежий, природа омылась, и ко времени, когда два деда и бабка ужинать сели, давление у дипломата перестало скакать. Елена, как обещала, богатый стол приготовила.

Рюмочку приняли, закусили, и тут у крыльца стук. Елена дверь отворила — батюшки, Батариков на пороге, давненько не виделись.

— Ой, — гость незваный говорит, — красавица наша, какая у вас улыбка лучистая. Дай, думаю, узнаю зайду, как там наша совесть народная, живой или нет. Машина, вижу, цела, стоит. А тут прямо вы. Встреча. И улыбка в лицо. Аж с ног валит.

— Что вы говорите?

— Эх, Елена, жена чужая. Небось и сами не знаете, как улыбка ваша ближнего приподымает. Душа песни просит, когда на вас сблизи смотришь. Ей-богу, не вру. Вот я с детства мечтал летчиком быть. Прикиньте. Летишь на восток, облака под тобой пуховые, барашки, овечки чудные, а по курсу спереди солнце встает. Громадное такое солнце, красное сплошь интенсивно. А понизу это самое барашковое одеяло. Вот и улыбка у вас.

— Как солнце Востока?

— Вы в полную картину вникайте.

— В духе модернизма что-то, Алексей Никанорыч. Но все равно спасибо, вы очень добры. Зайдете?

— Не, я мимо, по воду. Узнать. От колодца иду, ведро на дороге без призора оставил. Жена ворчит, срочно давай, целый день без воды сидит.

— Ничего страшного не случится с вашим ведром. Рюмочку за компанию, раз зашли?

— Стопарик?

— Он самый. Проходите, пожалуйста. Милости просим.

Батариков не устоял. Галоши у порога скинул, босой в дом вошел.

— Уй, у вас гости. Не, я, пожалуй, с ведром покончу.

— Не стесняйтесь, — уговаривала Елена. — Мы по-простому. Я вам весьма признательна. Вы нас здорово с болтами выручили.

— Полно. Пустяки какие.

— Познакомьтесь, пожалуйста, — представила Елена Батарикову дипломата. — Василий Миронович. С корабля на бал, прямо с дипломатической службы. Вот решил окунуться в деревенскую жизнь. Тоже, между прочим, дед. Только с другой стороны.

— С вражеской? — Батариков пошутил.

— Мы, деды с бабками, — сказал дипломат, — не противники, а партнеры, как из печати известно.

— Тогда ладно. Вы, значит, с жениной стороны? — Батариков с игривым замахом дипломату руку пожал. — А мы тут односельчане. Рады любому и всякому, хоть ты заграничный, хоть кто. Будем дружить.

Елена скоренько вновь пришедшему тарелку подставила, терновой водки плеснула. И сказала, обращаясь к усталому мужу:

— Вот ты живешь со мной черт-те сколько лет, а не знаешь, какая у твоей жены улыбка особенная.

— Да? — удивился писатель. — Алексей Никанорыч разглядел?

— Больше некому.

— По части комплиментов женскому полу он один у нас в деревне мастак.

— И какая же? — спросил дипломат.

— Как у Мао Цзедуна! — выпалила Елена.

Писатель чуть со стула не грохнулся — так ему понравилось, как Батариков определил. Елена сама взахлеб хохотала, а Мироныч Батарикова за коленку тряс: «Философ, дьявол тебя задери!»

За столом легко сделалось. Выпили за улыбку женщины. За дом, за деревню, за соседскую выручку. Еды вдоволь. Вкусно. Дипломат знай подливает.

— Я, — говорит, — мои дорогие, уж извините, теперь пьяница горький. Работа такая.

— Слава Создателю, — радовался Батариков. — Хоть один нашелся. А то к Михалычу с какого бока ни подкати, отказывается. Ну, что за мужик, который не балуется?

— Надеюсь, по праздникам, Алексей Никанорыч?

— Само собой. Мы тут неленивые.

— Трудоголики?

— Во-во.

Однако в присутствии Батарикова вечеринка наособицу потекла.

Задумки и ожидания Елены не оправдались. Столом завладели всецело сосед с дипломатом, они же и направление диктовали. Писатель с женой, как ни пытались словечко вставить, не получалось. Мироныч разохотился со свежим человеком, с представителем глубинки российской, поговорить, каких не встречал за карьеру, а Батариков в дипломате известную слабину учуял по части спиртного, душу отзывчивую, несмотря на звание. Можно сказать, своего признал. Человека родного и чуткого, с которым наконец-то не только в охотку выпить можно, но и, самое главное, выпив, наговориться всласть о чем сердце тоскует. Это тебе не писатель. Тут случай поближе. С таким человеком и время попусту извести не грех.

— Вот ты, Мироныч, скажи, чужестранец. Ну, что плохого, ежели коммунисты власть опять заберут? Кому хуже? Мне? Так я сызнова на привычную работу пойду. А эти, в телевизоре, распищались — караул, караул. Веришь? Мне, к примеру, начхать, кого они в прошлом вешали.