Со временем к нему приставили Петра — во спасение или для наказания, он не стал разбираться. Поначалу избегал, потом они странно сдружились. Похоже, у Петра были свои счёты со смертью.
Частные домики люди снесли, вырыли котлованы, построили высотки. Лужу не тронули, место оставили под небольшой парк. Он обустроил рядом магазинчик, а сам переселился в многоэтажку и забил квартиру старыми вещами — кастрюлями из дома Веры, её платьями, туфлями, книгами, он содрал даже обои из спальни и захватил проигрыватель. Запутавшись в ногах у времени, вещи рвались и портились, и тогда он шёл на улицы и собирал всё, что было похоже на её кастрюли, платья, туфли и книги. Очень скоро в квартире осталось место лишь для крошечного стола и стула. Кровать была не нужна — он так и не научился спать.
Он ждал, очень долго ждал. И верил, что кто-нибудь когда-нибудь сделает то, что не удалось ему: выиграет этот треклятый спор.
— Что думаешь дальше делать? — Пётр махнул в сторону магазинчика, возле которого суетились грузчики.
Азраил пожал плечами.
— Не знаю, может, домой вернусь. Устал я здесь.
Рабочие взялись за вывеску, срывая «отравы» букву за буквой.
— Как они? — Азраил бросил хмурый взгляд, в его голосе сквозило нетерпение и ещё — страх.
— Парень Надю не узнаёт, а та будто что-то чувствует. Пока проходят мимо. Но я помогу им. Венчал как-никак, теперь ответственность.
Азраил кивнул. Помолчали.
— А ты что? — наконец спросил он.
— Чуть не угодил в твою лужу. Думал, не подействует. И я же умею по воде ходить, учили… Если б не ребята и не этот глупый обмен бутылками. Чужая вода, как чужая жизнь, мы друг друга видеть начали, понимаешь?.. Месяц провалялся в больнице после сердечного приступа. Смешно! Говорят, сердце у вас изношенное. Надо в санаторий. Но пока Люба выхаживает.
— До сих пор переживаешь?
— Переживаю. Он знал, что отрекусь, и простил. Всех нас простил… Так хочется его живым увидеть, я скучаю. Сколько себя ни убеждай, что им там лучше, а приходишь к тому, что нам здесь хуже.
— Понимаю.
— Как с Верой решил?
На щеках Азраила заиграли желваки.
— Отнес её вещи на Староконку[1], раздал старьёвщикам. И вообще всё раздал.
Пётр похлопал Азраила по плечу:
— Молодец, старик, уважаю!
— Мне пора.
— Стой, всё забываю спросить — почему ты вывеску не поменял? Ладно, мальчишки пошутили, но можно ж было исправить!
— Не мальчишки, — первый раз за беседу Азраил неумело улыбнулся в чёрную бороду.
— Только не говори, что ты сам…
Азраил ещё раз улыбнулся, сел за руль, закрыл дверь грузовика. За колёсами позёмкой стелилась пыль.
Пётр запрокинул голову к небу. Чего только не случалось на его долгом веку… Он бросил последний взгляд на магазин, скамейку. Лужи не было. Корка сухой земли потрескалась. А на краю ямы пробивался колючий росток розы.
