Спокойствие - [50]

Словом, через полгода товарищ Порумб решила, что, если пожилой джентльмен снова появится, с помощью небольшой канцелярской формальности можно уладить даже самое деликатное дело. В конце концов, в детдоме все равно, кого как зовут. И недавно прибывшая немая цыганская девочка стала новой Эстер Фехер, а настоящая Эстер Фехер могла собирать вещи. Правильное решение товарища директора было дополнительно простимулировано двумя серебряными тарелками для фруктов, мейсенским столовым сервизом на двенадцать персон, элитными часами “Шаффхаузен” в позолоченном футляре и тремя картинами Меднянски. По здравом размышлении товарищ директор поняла, что, если бы она была понастойчивей, наверняка могла бы получить гораздо больше, но было поздно.

Старик с ребенком сидел сзади, а мужчина, от которого пахло лошадьми, вел древнюю “победу”, каждый километр мужчины меняли охлаждающую жидкость. Летели часы, асфальтированная дорога сменилась на грунтовую, позади остался Марош, впереди зеленой шалью расстилались леса. Уже смеркалось, когда они прибыли в захолустье, которого даже на карте не найти. Я хочу пописать, сказала Эстер, стоя перед домиком на берегу озера, впервые за полгода она заговорила, это означало — новая жизнь начинается. С тех пор целых двенадцать лет ничего экстраординарного не происходило, поскольку бывшие полуари-стократы-полувенгры-полуфилософы стали провинциальными фотографами, а заповедные леса и захолустные деревни, которых нет на карте, никого не интересовали.

Потом ошибка закралась в самые безошибочные расчеты, и престарелый философ слег, укрыв свое хрупкое тело шерстяным одеялом. Когда настал срок, старик попросил, чтобы Эстер позвала ветеринара, с которым они обычно играли в шашки и в дурака, причем в шашки звериный эскулап вечно проигрывал.

Сперва лошадиный доктор докончил дело, с которым Господь возился несколько дней, затем помог продать дом и ничего не попросил взамен, всего несколько книг из огромной библиотеки. Он даже разыскал того, кто занимается эмиграционными делами.

Если взять за образец товарища Феньо, то по сравнению с ним товарищ Вултур поступил вполне по-человечески. Из одного ящика он вынул загранпаспорт, в другой положил его цену, но этого недостаточно, сказал он, и закрыл на ключ обитую дверь, поскольку было ясно, раз кто-то за цену половины поселка покупает загранпаспорт, значит с ним можно делать все, что угодно. Он не просил многого, его давнишней слабостью была дефлорация. Но если он кого-то, пыхтя, облизывал, потом он этого человека не предавал. Не бойся, говорил он, в случае чего хортистские врачи аккуратно вычистят твою еврейскую писю, ангел мой.

Потом я приехала на Западный вокзал с чемоданом и одиннадцатью тысячами шестьюстами форинтами и села на скамейку возле пятого пути. На следующий день меня отвели в комнату милиции, а затем в больницу Ласло. Надеюсь, теперь тебе гораздо лучше.

Мы лежали на берегу искусственного озера. Уже стемнело, продавцы лангошей [9]и пива давно свернули продажу, только под чахлыми акациями оставалось несколько человек. Один папаша нырнул напоследок, чтобы покуражиться перед домашними, потом все стали собираться. Мужчины потушили костер, женщины сложили стулья и столики, дети выпустили воздух из матрасов, затем они погрузили вещи в две “заставы” и уехали. Мы остались одни. Я лежал на спине и искал на небе искусственные спутники, но сверкали только самолетные огни. Я боюсь летать на самолете, думал я. Наверняка страшно взлетать в небо, думал я. С давних пор человеку кажется, что в небе он будет ближе к Богу, думал я. Потом я подумал, что пассажиры этого самолета близки к Богу как никогда, поскольку на небе ни облачка.

— Я хочу, чтобы ты переехал ко мне, — сказала она.

— Ты же знаешь, что нельзя.

— Поверь, все возможно. Я не говорю, что сразу или что ты должен бросить маму. Я всего лишь хочу, чтобы мы жили по-человечески. Не только мы, она тоже.

— Только Христос умел воскрешать покойников.

— Я говорю не о покойниках, а о твоей матери. Она не пошевелится, пока есть тот, кто закроет дверь, и сходит за продуктами, и будет отправлять фальшивые письма. К тому же, думаю, она знает, что это ты их пишешь.

— Если бы она знала, я бы это понял.

— Возможно. А впрочем, сейчас речь о другом. Я хочу, чтобы ты позвал домой Юдит. Только она может тебе помочь.

Поднялся ветер, я укрылся шерстяным одеялом и молчал.

— В свое время я наводил справки о ней, но никто ничего не знал. Наверняка сменила имя.

— Цюрихский банк может сказать, с чьего счета отправляют деньги.

— Исключено. В тот же день они прекратят отправлять.

— У меня есть знакомые в Красном Кресте. Они найдут ее, точно тебе говорю.

— Возможно, найдут, но они не дадут мне адрес без ее согласия.

— Почему ты не хочешь найти ее? — спросила она.

— Наверное, хочу — сказал я.

— Если сомневаешься, значит, не хочешь, — сказала она.

— Нет же. Хочу.

— Чего ты боишься?

— Не знаю.

— Хочешь, я скажу чего?

— Конечно. Но от этого не легче.

— Ты видел?

— Что?

— Звезда упала.

— Я не видел.

— Отыщи и поезжай за ней. Не пиши, а поезжай.

— Хорошо, — сказал я и встал, затем зашел в воду, но глубоко зайти не осмелился, поскольку у меня было ощущение, что вместо песка под ногами рвота.