Сподвижники Чернышевского - [58]

Но ни одиночество, ни оторванность от внешнего мира не в состоянии были поколебать твердость его духа и самообладание. Когда 16 октября Николая вызвали на первый допрос, комиссия была неприятно поражена: арестант выглядел бодрым и спокойным, ответы его были кратки и обдуманны. В них не было решительно ничего, на чем можно было бы построить обвинение. Связь с лондонскими изгнанниками Николай Серно-Соловьевич отрицал. Комиссия потребовала ответов более определенных. Николай отвечал, что ничего нового сообщить не может, разве только повторить прежние показания. Взбешенные члены комиссии пригрозили привлечь его к ответственности за дачу ложных показаний. Николай молчал.

Тогда комиссия составила большой перечень вопросов, рассчитывая, вероятно, запутать Серно-Соловьевича в мелочах и поймать его хоть на какой-нибудь несообразности. 5, 8 и 11 декабря ему учинили продолжительные допросы — результат их был для комиссии не более утешителен: на самые каверзные вопросы Николай отвечал действительно пространно, но так, что придраться было не к чему.

Большие надежды комиссия возлагала, очевидно, на вопросы о причинах, побудивших Николая написать свои работы, особенно «Окончательное решение». Серно-Соловьевич с достоинством парировал эти вопросы, неопровержимо доказывая, что делал он все исключительно для пользы отечества (тут ему и не нужно было как-либо выкручиваться!). А все заживления о недозволенности подобных писаний он остроумно отражал ссылками на лицемерные высказывания… самого царя!

Комиссия бесилась, но ничего сделать не смогла; многие ответы Николая загнали ее в тупик, а найти подходящих улик так и не удалось.

Отчаявшись добиться чего-нибудь от Серно-Соловьевича, комиссия занялась допросами других обвиняемых — там дело шло несколько легче: такой твердостью духа, как Николай, не многие могли похвалиться. Вообще надо сказать, что многие из арестованных в первые же дни смалодушничали и, униженно вымаливая пощаду, выдавали всех и вся. Но материала для «законного обвинения» было еще недостаточно. Лучше других о деятельности Николая, несомненно, знал его брат Александр Серно-Соловьевич, но он был за границей.

Вот если бы удалось заполучить его обратно!

И комиссия послала Александру официальную бумагу с категорическим требованием немедленно вернуться в Россию. Вызов застал Александра в Лондоне. Первой мыслью по получении его было: «Брат и Чернышевский за решеткой, а я — здесь?! Но вернуться в Россию, с тем чтобы прибавить к числу узников еще одного? Нет, явно не стоит доставлять палачам такое удовольствие. Надо продолжать начатое дело хотя бы в изгнании — другого решения быть не может».

Скомканная бумага с вызовом полетела под стол, а в Российское посольство было послано резкое и лаконичное уведомление, что он, Александр Серно-Соловьевич, отказывается выполнить предписание и остается за границей в качестве политического эмигранта.

Арест Чернышевского и брата заставил его отказаться от личных планов. Лечение было заброшено. Работать, только работать! Он должен хоть сколько-нибудь заменить собой товарищей, вырванных из рядов борцов.

Приближался 1863 год — в это время в связи с истечением срока составления уставных грамот ожидалась новая волна крестьянских волнений. Надо было поддержать крестьянское движение, направить его в нужное русло. Для этого требовалось большое количество агитационного материала, а значит, и новые издания, новые типографии. Александр переезжает в Швейцарию. В конце осени 1862 года в Берне он создает новую русскую типографию и начинает переговоры с Герценом об объединении вольной русской печати.

А для Николая вновь потянулись однообразные дни и месяцы заключения в крепости. Допросов больше не было. Нельзя сказать, чтобы Николай жалел об этом. Допросы, конечно, вещь малоприятная. Но все же это была борьба, хотя и безнадежная, — слишком неравным было положение сторон.

Эта борьба требовала напряжения ума, душевных сил, выносливости, сообразительности. А так что оставалось делать? Неподвижно лежать, перебирать в уме прошлое… слушать шаги часового? Но это путь к безволию, к безумию, к смерти заживо.

«Нет, как бы не так! Работа — вот спасение!» И Николай взялся за работу. Он писал новые проекты финансовых реформ, статьи по экономике, философии, стихи, поэмы, пьесы, делал переводы — ни одного дня без работы. Минутами приходила коварная мысль: «А зачем? Ведь все это увязнет в комиссиях и канцеляриях». Но он гнал ее.

«Нет! Моя работа нужна. Ведь что-то должно просочиться на волю! Ведь это будут читать! Пусть даже враги. Пусть! Может быть, и они поймут хоть немного, что нужно России. И пусть они знают, что и здесь, в крепости, я, непобежденный, работаю для своего отечества!»

Снова и снова — убедительно и страстно — Николай Серно-Соловьевич доказывает: необходимо утвердить в России начала гражданской свободы, дать всевозможные амнистии, созвать выборных от всего государства, предоставить государственную независимость Польше, Финляндии, самоуправление — Украине, Белоруссии, Прибалтике. «В будущем и во внутренней и во внешней политике неуклонно следовать началам свободы — только это спасет Россию от морального, военного, экономического и политического краха».