Сплошные заморочки - [6]

Иногда я позволял ему выжить без особых увечий и представлял себе, что он идет в армию или женится на своей подружке и переезжает в какое-нибудь теплое и солнечное место, такое как Перу или Эфиопия. Главным для меня было, чтобы он уехал из этой комнаты и больше не вернулся сюда. Я избавлюсь от него, затем от следующего соседа и так далее, и тогда я, наконец, останусь наедине с самим собой и смогу вволю накататься и потрясти головой.

Через два месяца после начала семестра мой сосед порвал со своей девушкой.

— Теперь я буду сидеть в этой комнате с утра до ночи до тех пор, пока не пойму в чем я был не прав, — он размазывал слезы рукавом своей фланелевой рубашки. — Ты и я, дружок. Теперь остались только ты да я, да еще Джетро Талл. Эй, что это с твоей головой? Опять твоя старая опухоль не дает покоя?

"Колледж — это самое лучшее, что может случиться в твоей жизни", — говаривал мой отец, и он был прав, так как именно здесь я открыл для себя наркотики, алкоголь и курево. Не знаю, можно ли дать этому научное объяснение, но, как только я начал курить, мои нервные тики почему-то стали пропадать. Возможно, это было простым совпадением, или мои привычки просто сдались на милость соперницы, которая, несмотря на опасность для здоровья, была гораздо более приемлема для общества, чем мои завывания. Если бы я не курил, я, скорее всего, принимал бы успокоительные, которые обходились бы мне в ту же сумму, что и сигареты. Однако в этом случае я был бы лишен зажигалки, которой можно щелкать, пепельниц, дававших мне законное право покидать свое место, и, наконец, самих сигарет, не только успокаивающих меня, но и занимавших мои руки и губы. Казалось, что я был рожден, чтобы курить, и пока я не осознал этого, мои конечности постоянно искали замену этому занятию. Теперь, пока я знаю, что в любой момент я могу выкурить очередную сигарету, жизнь моя прекрасна. А люди, которые просят меня не курить в их машинах, даже не представляют, на что они напрашиваются.

— Помнишь, как ты закатывал глаза? — спрашивают мои сестры. — А помнишь, ты так сильно мотал головой, что твои очки упали в мангал?

Когда я слышу это, я иногда пытаюсь проделать что-нибудь, относящееся к моим бывшим привычкам. Возвратившись домой поздно ночью, я отваживаюсь прижаться носом к дверной ручке или закатываю глаза до появления когда-то доставлявшей удовольствие боли. Порой я начинаю пересчитывать салфетки в пластиковой коробке, но теперь уже не ощущаю в этом прежней необходимости и быстро теряю интерес. Вряд ли я стал бы теперь кататься в постели или 60 раз подряд слушать песню "Вставай, вставай и беги" на своем магнитофоне. Я вполне смог бы послушать какую-нибудь другую мелодию равное количество раз, сидя в кресле-качалке, а вот мое ранее любимое перекатывание больше не успокаивало меня, и к тому же я напрочь забыл код, с помощью которого расшифровывался текст этой песенки. Хотя я смутно припоминаю, что в ней рассказывалось о том, как все жители Рейли, Северная Каролина, однажды собрались покататься на огромном экспериментальном воздушном шаре моей конструкции и дизайна. Согласно моему замыслу, шар должен был взорваться по достижении границ города, но пассажиры не знали об этом. Солнце освещало их лица, когда они в восторге задирали головы, рассматривая мое творение.

— Великолепный воздушный шар! — говорили они, карабкаясь по лестнице навстречу своей пламенной судьбе. — Не хотите ли прокатиться с нами?

— Извините, ребята, — отвечал им я, прижимаясь носом к билетной кассе, — но у меня полно других дел.