Сплошной обман - [20]

— "Кельи", — весело прощебетала Примула, когда мы наконец вышли из–под сени деревьев, — конечно, не дворец. Всего семнадцать спален и пять гостиных, не считая библиотеки. Некоторые люди находят идею построить дом на монастырской земле несколько неуместной, но у нас в роду шутят, что привидения дали обет молчания и с тех пор не заявляют о себе. Это очень старая шутка, так как наша семья живет в этом доме с первого апреля 1561 года. Землю даровал нам сам король Генрих. Мария Кровавая забрала ее обратно, так что строительство началось лишь тогда, когда королева Бесси[6]вернула нам фамильные угодья. Да бог с ними! Если б не было королевских дрязг, то не было бы и истории. Раньше мы, то есть наш род, жили там, где сейчас находится Чейнвинд–холл.

— У вас прекрасная память, — сказала я с задумчивым вздохом, призванным показать, что собственное недомогание не дает мне покоя.

Смех Примулы прозвучал как серебристая россыпь колокольчика.

— Милое дитя, это же не мои личные воспоминания. Это не у меня, а у нашей милой деревушки Флаксби—Мид долгая память. Подобные легенды передаются из поколения в поколение. Вот, например, что рассказывают о моем прапрадеде и тогдашнем местном сквайре. Они затеяли дуэль прямо на обеденном столе, а вместо шпаг использовали ножи для разделки рыбы. Честное слово! А было время, когда мой собственный отец бросил в тюрьму за нарушение границ чужих владений отца Мод Крампет. Он стрелял дроздов, сидящих на наших деревьях.

Повернув влево, мы наконец сошли с Тропы Аббатов и двинулись по узкой мощеной дорожке. Справа виднелись развалины монастыря, а по другую сторону дорожки находился общинный выгон с пасущимся на нем скотом.

— Можешь себе представить, что когда–то эта дорога доходила до самого Уорика? — продолжала болтать Примула. — Прогресс, что ни говори! Хорошо еще, что нас пока не обступили многоквартирные дома. Единственное жилище поблизости принадлежит нашему дорогому другу мистеру Дизли.

Я тотчас насторожилась. Мисс Примула вдруг разрумянилась, а в голосе ее отчетливо зазвучали смущенные нотки:

— "Кельи" (сейчас мы их увидим) после окончания наших с Гиацинтой дней отойдут к сыну нашей кузины, так что мы последние потомки по прямой линии. Фиалка, наша единственная оставшаяся в живых сестра, живет в Америке и уже никогда не вернется в Англию. Ох, Америка! Тот, кто перебрался в эту диковинную страну, вряд ли когда–нибудь сможет вновь привыкнуть к нашим нарядам.

По спине у меня пробежал приятный холодок. Фиалка! Бумага с запахом фиалковых духов!

— Какие у вас очаровательные цветочные имена.

— Как приятно, что ты это заметила! Да, наша милая покойная мама обожала цветы. Ей повезло, что родились одни лишь девочки. Нас было четверо, но бедняжка Лилия умерла.

Холодок превратился в лед, что было совершенно глупо: Лилия могла умереть как в восемь месяцев, так и в восемьдесят лет. Я открыла было рот, чтобы сказать: "Мне очень жаль, а она…", но Примула чирикала без умолку. За группой вязов показались каменные ступеньки.

— Ни слова Гиацинте, милочка, но, честно говоря, самым любимым маминым цветком всегда была примула. А вот мы и пришли, осталось всего несколько ярдов. Осторожней на двух последних ступеньках перед воротами, дорогая. Дальше пойдем по садовой дорожке. Перед домом у нас, как ты видишь, всего лишь скромная лужайка. В наши времена привратников со сторожкой никто не держит.

Эта старушенция могла болтать сколько душе угодно — я все равно ее не слушала. Лужайка и в самом деле была такой, будто ее выкроили из куцего куска зеленой материи, но дом оказался поистине великолепен. Он словно действительно явился из романов эпохи Регентства, и я с первого взгляда страстно влюбилась в это сказочное строение из костволдского камня горчично–кремового цвета. Остроконечная крыша поблекла и казалась сизой, хотя кое–где еще можно было разглядеть розовые пятна. По стенам карабкались вьющиеся растения, создавая изящное переплетение стеблей и листьев, а над трехсводчатым портиком сине–зеленым огнем полыхало арочное окно–витраж.

Дверь открыл… должен был открыть до крайности чопорный дворецкий, но Примула собственноручноповернула дверную ручку. Мы очутилисьв просторном холле. Мои глаза тотчас углядели бесформенную груду сапог и туфель, тарелку с собачьим печеньем под столом и кучу грелок, сваленных в кресле. Фантазия потускнела, но это было даже к лучшему. В этом нереальном доме жили вполне реальные люди. Но никакой повседневный кавардак не в силах был изгнать из дома дух старины. Стены были обшиты резными деревянными панелями. Предки сестриц Трамвелл хмуро взирали с потемневших от времени портретов. Энгус Грант ответил бы им не менее хмурым взглядом. Но есть ли среди них первая Тесса? Преподобный Хам рассказывал, что семья переехала в этот дом, когда Тесса была еще молодой женщиной.

Мы остановились у подножия роскошной дубовой лестницы, чей сочный благородный блеск был следствием скорее возраста, чем знакомства с патентованной политурой. Ферджи наверняка не преминула бы заметить, что, судя по виду этой лестницы, щетка не касалась ее со времен первой мировой. А еще ей бы вряд ли понравилось, что выцветший персидский ковер весь в складках, но общую атмосферу царящего здесь убожества она назвала бы "первосортной". Для Ферджи всякий, кто опускается до покупки новой мебели, не стоит и ломаного гроша.