Спитамен - [44]

Из обитых медью ворот, открытых настежь, вышла Равшанак и узкой тропинкой стала спускаться к площадке. Она хотела незаметно присоединиться к веселящимся подружкам, но ее издалека заметили аксакалы, сидящие за трапезой в тени чинар. Те, кто был посвящен в их семейные дела и кому было известно о том, где она должна сейчас находиться, недоуменно переглянулись. Невесте, уединившейся с любимым, имеет ли смысл спешить к подругам?.. И аксакалы умолкли, прервав беседу, кто-то крякнул, кто-то кашлянул.

Оксиарт сделал дочери знак, чтобы она подошла.

— Почему ты здесь? — строго спросил он.

— А разве я не могу быть там, где мне хочется? — чуть резче дозволенного ответила Равшанак.

Хотя на устах ее блуждала улыбка, было заметно, что она взволнованна и бледна.

— Можешь, — сказал отец. — Но в настоящую минуту ты должна находиться в другом месте, и не без твоего согласия.

— Ты же сам говорил, отец, что я вольна, как ветер. А можно ли упрекать ветер, если он меняет направление?.. — смеясь, сказала Равшанак.

Хориён заметил у нее на шее, чуть пониже левого уха, царапину и понял — боролась. А они с братом надеялись, что обойдется без этого. Такие, как она, ежели вступают в борьбу, то скорее умрут, нежели сдадутся. Перевел полный тревоги взгляд на Оксиарта. По глазам его понял: он подумал о том же.

— Ступай, — сказал Оксиарт, из последних сил держа себя в руках, но голос его дрожал.

Равшанак тоже не хотелось сейчас разговаривать с отцом. Но поспешила она теперь не к подружкам, а свернула с тропы и вприпрыжку сбежала к коновязи, где стояли, жуя сено и обмахиваясь хвостами, несколько лошадей, на которых приехали гости.

Отвязала первого попавшегося коня, черного, как вороново крыло, взлетела в седло и поддала пятками. Конь фыркнул, тихонько заржал, рванулся с места, в один миг вынес ее на дорогу и понесся вскачь. Грива и хвост его развевались по ветру. Некоторые аксакалы даже привстали с мест, следя, как девушка уносится вдаль. Вскоре она исчезла из поля зрения, свернула, похоже, на тропу, убегающую по откосу вниз, к реке.

Все, кто это видел, опешили. Не потому, что девушка умчалась верхом, этим никого не удивишь. А потому, что унес ее на себе Карасач, знаменитый тулпар Спитамена, который и близко не подпускал к себе никого из чужих. И даже сам Спитамен растерялся и почувствовал тревогу. Может, сидящие не заметили, что она ускакала именно на Карасаче?.. Пожалуй, лучше оставаться на месте, делая вид, что происшедшее тебя нисколько не касается.

Но Оксиарт заорал, хлопая себя по ляжкам:

— Эй, люди!.. Этот бешеный конь понес мою дочь!.. Ей не справиться с ним!.. Если их не догнать, ей не спастись!.. Эй, Спитамен, это же твой конь!

Из толпы вдруг выскочила Сарвиназ, мать Равшанак, и закричала, размахивая руками:

— Эй, Спитамен, что же ты медлишь?! Она ведь разобьется, моя единственная!..

Спитамен вскочил, резко поставив чашу с мусалласом, едва не расплескав, и бросился к коновязи. Прыгнул на чьего-то коня и огрел плеткой. Копыта гулко застучали по хорошо утоптанной дороге. Вскоре он заметил далеко внизу пересекшую зеленую поляну всадницу. Натянул поводья, поворачивая коня на тропу, и нырнул, пригнувшись к луке седла, в зеленый полумрак густого орешника. Ветви хлестали по лицу, плечам. Конь вынес его на огромную поляну, где, видно, ни разу не пасли скот. Высокая трава была по брюхо лошади, задевала стремена, прямо из-под копыт вылетали, хлопая крыльями, огненно-красные фазаны, полосато — серые горные куропатки, крупные перепела и, проносясь низко над травами, садились у перелеска, из-за которого доносился рокот реки. Спитамен взмахнул плеткой, торопя коня, въехал на бугор и снова увидел всадницу, вверившую свою судьбу Ахура — Мазде и доброму коню. Не подозревая погони, она ехала медленно, опустив голову. Но вот, заслышав позади себя топот, даже не оглянувшись, поддала коню в бока пятками…

Конь, подвернувшийся Спитамену, тоже был не из слабых, но не мог тягаться с Карасачем ни в выносливости, ни в силе. А Карасач — подумать только! — словно понимая, что несет на себе драгоценную ношу, какой на свете больше нет, хоть и стремительно скачет, однако плавно, чтобы красавица ненароком не слетела. Или, быть может, внемлет воле Ахура — Мазды?.. Нет, пожалуй, за ними не угнаться!

И тогда Спитамен, сложив рупором ладони, крикнул:

— Карасач!.. Эй ты, слышишь меня, Карасач?!.. Остановись!

Конь услышал зов хозяина, запрядал ушами и сразу сбавил прыть; забеспокоился, кося на ходу глазами. Бедняжка Карасач, кого ему слушаться — скачущего ли вслед за ним хозяина или лихую всадницу, то и дело всхлипывающую, руки у которой сильные, как у воина, крепко держат повод; а ноги цепкие, как у чавандоза[40], так стискивают бока, что не сбросишь ее с себя, как ни вертись.

— Карасач! Остановись, неверный!.. — снова настиг его голос хозяина.

Кто сказал, что Карасач может быть неверным? Конь закусил удила, чтобы наездница, дергая за повод, не разорвала ему губы, и остановился, переступая ногами на месте и упрямо мотая головой, обернулся и призывно заржал. И тотчас подлетел, точно ветер, всадник, спрыгнул и схватил коня под уздцы.