Спитамен - [43]

Почему так несправедливо устроен мир?.. Почему звездой Равшанак должен владеть Ситон, а не тот, кому она отдала бы ее сама?..

А что, если попытаться одолеть этого толстяка в борьбе? Только подумала, и ей вдруг сделалось страшно, что она может не справиться с ним. И тогда прочь мечты о любимом. Жизнь превратится в кромешную ночь. Да, сейчас именно свет и тьма вступят в борьбу, Анхра — Майнью — божество зла и Ахура — Мазда — божество добра…

Ситон, набравшись решимости, шагнул к ней, вознамерясь заключить ее в объятья, и обнял… пустоту. Девушка ловко избежала его рук, ускользнув в сторону. И еще не успело с его лица сойти удивление, как она прильнула к нему. Теряя равновесие, он хотел было сделать шаг, но нога ее, словно змея, обвилась вокруг его ноги; девушка резко откинулась назад, разворачиваясь, как туго скрученный аркан, увлекая его вниз и опрокидывая навзничь. Такого коварства он ожидать не мог. Опомниться не успел, как бухнулся лопатками об пол. Хотя пол был застлан, стук этот, казалось, разнесся по всем помещениям замка.

Став коленом ему на грудь, девушка вскинула над головой сжатые кулаки и крикнула:

— Я победила тебя!..

Ситону ничего не оставалось, кроме как рассмеяться и сделать вид, что он упал нарочно; он взял ее за руки, потянул на себя:

— Я давно побежден красотой твоей, душа моя!

Но она вырвалась и, вскочив, встала на него ногой. В глазах у нее он увидел ярость.

— Ты обязан признать, что я победила!

— Вот и я о том же, — пробормотал он, взяв ее маленькую ножку в сафьяновой туфельке, расшитой бисером, прижал к щеке. — Умоляю, не мучь своего пленника, стань его благородной повелительницей!..

— Я победила тебя не для того, чтобы сделать тебя своим пленником!

— А для чего же?

— Отрекись от меня! Или я объявлю съехавшимся из всех улусов гостям, что уложила тебя на лопатки!

— Ты не сделаешь этого, — медленно произнес Ситон, бледнея, глаза его гневно сверкнули.

Он вдруг прытко, как обезьяна, вскочил и стиснул девушку так, что ей стало трудно дышать.

— Это нечестно… — еле выговорила она.

— А ты со мной — честно? — процедил он сквозь зубы.

— Хитрость — оружие женщины, а не мужчины. Трижды позор джигиту, если он использует хитрость против женщины.

— Не-ет!.. — покачал он головой, осклабясь. — Теперь меня не проведешь. В словах твоих не меньше хитрости, чем в действиях. Решила проверить, насколько я силен? Пожалуйста, сейчас я покажу тебе свою силу. Сегодня же станешь моей. Сейчас же. Ты моя жена!.. — он поднял ее и, прижав к груди, направился к постланным возле стены матрацам.

— Трус! — закричала Равшанак, пытаясь вырваться. — Ты не посмеешь!

— Возомнила себя палваном? — рычал Ситон ей в ухо. — Что ж, попробуй-ка воспротивиться, если ты так сильна. Это даже интересно…

И вдруг, вскрикнув, он разжал руки, девушка выскользнула из них и, едва не упав, прянула в сторону, прижалась спиной к стене подле факела. В левой руке ее сверкнуло узкое лезвие маленького кинжала.

Ситон держался за бедро возле паха. Посмотрел на руку, она была окровавлена.

— Куда ты метила, мерзавка?.. — спросил он, устремив на нее тяжелый взгляд исподлобья.

— В следующий раз не промахнусь, учти!

— Это говоришь ты, за которую отдан такой выкуп? Ты, предназначенная мне по воле Ахура — Мазды, собираешься пролить мою кровь?..

— Что ж, если только так можно охладить твой пыл! — сказала Равшанак, тяжело дыша, грудь ее высоко вздымалась; едва он сделал шаг, она закричала: — Не подходи! — в глазах ее заполыхал пожар; правой рукой она вынула из кольца факел и выставила перед собой: — Здесь и стены мне защита. Стоит мне закричать, ворвется стража и поднимет тебя на пики.

Их взгляды скрестились, словно мечи. И Ситон понял, что побежден. Он бухнулся на колени и, ткнувшись лбом в узорчатый войлок, взмолился:

— Равшанак!.. Милая… Сжалься… Я умру, если с тобой расстанусь… Не позорь… Не женой тебя сделаю — повелительницей…

Он бубнил что-то в войлок. Равшанак не могла разобрать слов. Ступая на цыпочках, она стала пробираться к двери.

Протяжно скрипнула, отворяясь, дверь и резко захлопнулась. Ситон понял, что остался в подземелье один. Шипели по-змеиному на стенах факелы, сквозь каменные стены временами просачивались звуки карнаев, сурнаев и бубнов, будто из потустороннего мира. Ситон вытянулся во весь рост и, стеная, как раненый барс, впился зубами в лохматый войлок, заколошматил по нему кулаками.

А девушка взбежала по крутым ступенькам вверх, отворила, навалясь плечом, тяжелую дверь башни и вышла наружу. Щурясь от яркого света, глянула в безоблачное небо и вздохнула полной грудью освежающий горный воздух. «О покровительница моя Анахит! Всю жизнь буду молиться тебе», — подумала она, и ей почудилось, что крылья пролетающего мимо белого голубя прошелестели: «Да, в любви — сила. Запомни это… Если у нее есть хотя бы чуточка надежды на взаимность — ну, хотя бы с паутинку! — она способна опрокинуть и гору, вставшую у нее на пути…» Равшанак весело засмеялась и, подпрыгнув, помчалась бегом к дому, чтобы, пробравшись незаметно в свою комнату, переодеться.

А за стенами крепости под чинарами продолжали звучать музыка, песни, смех. Слегка опьяненные не столько молодым виноградным мусалласом, сколько ощущением праздника, люди плясали, напевая и хлопая в ладоши, подзадоривая друг друга.