Спитамен - [133]

Городу, что мы строим на берегу Яксарта, царь дал собственное имя, чтобы оно осталось в веках. Неужели ему, сыну Зевса, все равно, как люди будут произносить его имя в будущем — с благоговением или проклятьем?..

Проклятье каждому, кто увековечит собственное имя, проливая кровь!

На этом кончаю. Молю Бога, чтобы он послал мне образ твой хотя бы во сне. Но не внемлет Всевышний моим мольбам: видно, слишком прогневал я его и мало каялся. Мне снятся лишь кошмары. Нередко даже наяву меня посещают духи давным-давно умерших предков и корят за то зло, какое я творил, и никуда от них не спрятаться.

Если же не судьба нам свидеться и я умру от тебя вдали в печали и скорби, забытый всеми, кроме тебя, то прости меня, мама, и прокляни вместе со мной того, кто разлучил нас и обагрил руки сына твоего кровью.

Прощай.

Клеомен.

Эсхат — Александрия».

Тому порукою — любовь…

По Согдиане прокатилась весть о том, что Намич, правитель Мараканды, брошен в зиндан. За то, что укрыл от Искандара Великого свои сокровища. Государственную казну сдал, а собственные богатства утаил. И нашлись из его близкого окружения те, кто об этом донес царю. А царь не терпел, когда от него что-либо скрывали. Тотчас от него последовал приказ: Намича — в подземелье, а имущество его поделить между достойными. Наидостойнейшим был сам царь, достойными — его друзья, начальники царской гвардии, отличавшиеся в боях и окруженные ореолом арете[91], и, конечно же, тот из благородных подданных, кто дал знать царю о непозволительной дерзости правителя Мараканды.

С той минуты, как Шердор узнал об этом, он потерял покой. Первое, что подумал: «Что с Тораной?..» Искандар уже не с одним из правителей обходился таким образом и в Бактрии, и в Мидии, и в Арии. Имущество опальных попадало в его казну, а жена и дети продавались в рабство. Приглянувшиеся же дочери становились наложницами тамошних автократоров[92].

Справившись с волнением и немного успокоясь, Шердор сразу же поспешил к Спитамену. До восхода еще оставалось время, но уже рассвело, и в лагере, скрытом от посторонних глаз высокими барханами, царило оживление. Водоносы таскали воду, ошпазы,[93] ломая о колено хворост, разводили под котлами огонь. Предводителя Шердор застал у коновязи, счищающим скребком с боков и брюха коня приставший репей. Ухаживать за ним Спитамен предпочитал сам; сам и чистил, и купал, расчесывал гриву, хвост и задавал корм.

Как Шердор ни старался казаться спокойным, Спитамен заметил, что он чем-то взволнован. Но расспрашивать не стал. Шердор попросил Спитамена послать его в Мараканду. Он проникнет в город под видом дервиша, узнает о настроении горожан и планах македонян.

— И ничто более тебя не интересует? — спросил Спитамен, скормив Карасачу кусочек хлеба.

Шердор опустил голову. Ему не хотелось говорить о главной причине, что понуждала его, позабыв об опасности, броситься прямо в пасть дракона.

— Знаю, ты обеспокоен судьбой Тораны, не так ли? — продолжал Спитамен, расчесывая пальцами челку коня.

Шердор кивнул.

— Ее ожидала судьба других девушек, отцы которых подверглись наказанию, — проговорил Спитамен, взяв Шердора под руку и направляясь с ним к шатру. — Но ее спасла Равшанак, супруга самого царя… — Шердор вскинул на него радостный взгляд, но Спитамен крепче сжал ему локоть и насупил брови: — Радоваться пока что рано. Равшанак лишь сумела помочь ей покинуть дворец и выбраться из цитадели. О дальнейшей судьбе Тораны ничего не известно…

— Мой господин, если ты позволишь мне пробраться в Мараканду, то я разыщу ее!.. — с горячностью воскликнул Шердор.

Спитамен остановился.

— Я бы, наверное, поступил так же, — сказал он. — Отбери десяток джигитов. Наденьте латы и шлемы гетайров, в них любят щеголять согдийцы, перешедшие на службу к Искандару, и поезжайте в Газо. Там разыщешь старосту базара. Он свяжет тебя с людьми, которые бывают в Мараканде довольно часто. Они могут быть тебе полезными. С их помощью ты без особого труда сможешь пробраться в Мараканду. Как это лучше сделать — под видом ли дервиша или воина Искандара, — сообразишь…

— Тогда позволь мне прямо сейчас седлать коня!

— Удачи тебе, — сказал Спитамен и хлопнул его по плечу.

Они ехали часа три, не давая передышки коням. Солнце поднималось все выше и постепенно раскаляло воздух. Спешили до полудня поспеть к первому колодцу, чтобы там, в тени джиды и саксаулов, увешанных птичьими гнездами, переждать самую жаркую пору дня, а когда день начнет клониться к вечеру, снова пуститься в путь. Если не случится никаких неожиданностей, то через три дня они доберутся до Газо. Обычно разговорчивый, любивший и песни попеть Шердор на этот раз всю дорогу помалкивал. Уговоры друзей что-нибудь спеть ни к чему не привели, и они, отстав от него, поочередно рассказывали притчи и веселые байки и покатывались со смеху. Из головы же Шердора не выходила Торана. Он то и дело тяжело вздыхал и произносил вслух: «О Миротворец, не оставь ее без своей защиты!..» Увидев летящих в сторону Яксарта диких гусей, подумал: «Эх, почему Создатель не дал мне крыльев?! Я был бы уже в Мараканде!..»

Вскоре они увидели вдали словно припавшую к рыжим холмам синеватую тучку. И по мере приближения к ней тучка эта зеленела, обретала очертания рощицы. Там и находился колодец, к которому они торопились. Лоснящиеся от пота кони сами ускорили шаг, чуя скорый отдых и помня, что в этом месте их всегда поили водой. Колодец находился у караванной дороги, тянущейся из Китая в Хорезм и еще дальше на северо-запад, огибая Гирканское