Список мечт. Повести и рассказы - [32]

Причёски нет, по-видимому, никакой. Кашемировым тюрбаном, как я догадываюсь теперь, прикрыто то, что случается с большинством пациентов онкологических центров. Волосы выпали, скорей всего.

— А детей к моим годам, слава Богу, у меня нет. Иначе бы я кинулась давно, — буднично продолжила тему своего возраста моя собеседница. Предваряя, видимо, мой следующий вопрос.

Какое слово подобрала… «Кинулась». Смысл его в разрезе её диагноза мне понятен, абсолютно. Но это слово не подходит к этой юной, по сути, особе. Молодая, красивая. Если и кидаться, то только в борьбу за здоровье. И всё равно, есть дети, или нет.

А она продолжила:

— Я с мужем развелась из-за этого. Мы десять лет вместе были, и всё — никак. Лечились, ЭКО, гормоны, уколы, таблетки, подсадки, и всё — никак. Мы решили прекратить это мучение друг друга, начать жить заново — каждый сам. Может, по отдельности у каждого получится? В других браках, с другими партнёрами? Мы не ссорились, не обвиняли друг друга. Разошлись спокойно, как интеллигентные люди. И я вернулась в свой родной город, к брату. Он на шесть лет младше меня, но такой уже большой дядька сейчас! Финансовый директор логистической компании, карьера на взлёте, не женат пока. А для меня он по-прежнему младший братишка, которого я растила с двенадцати лет…

И снова замолчала выжидательно. Смотрит на меня, как я отреагирую. Продолжать? Не продолжать? И насколько глубоко можно продолжать?

Это эффект попутчика. Классический эффект попутчика. Когда вокруг все заняты своими делами, как, например, мой мирно спящий сосед.

Или влюблённая пара загоревших отпускников, воркующая на креслах перед нами о своём, о личном.

Или на местах «АВС» тщетно пытающиеся увлечь игрой малыша молодые родители.

Когда всем — не до вас, есть место диалогу чужих людей.

Два незнакомых до этого соседа по купе, салону самолёта, шезлонгу на верхней палубе парохода могут стать самыми близкими людьми. На очень короткое время, правда. Но — с максимальной искренностью. Но — только на очень далёком расстоянии от места постоянного жительства. Где каждый встречный телеграфный столб может тебе сказать: «Доброе утро, Людмила Владимировна!» А сарафанное радио может разнести твои личные переживания от крыльца к крыльцу, от подъезда к подъезду.

Именно уверенность в том, что всё сказанное попутчику не станет достоянием общественности, не будет предано огласке в очереди в поликлинике или на собрании в школе, а также не дойдет до ушей близких тебе людей, — позволяет в дороге незнакомым людям доверять свои тайны. Выговориться, как на исповеди, не боясь последствий этой душевной ломки.

Можно было, конечно, в этот момент сказать: «Да уж, досталось вам». И потянуться в карман кресла перед собой за бортовым журналом. Дескать, почитаю теперь, а вы там сами как-нибудь со своими родственниками разбирайтесь. А можно молчать и слушать дальше. Что скажет, сколько, как — попутчик определяет сам. Если есть потребность высказаться и если есть внимательный слушатель.

И я, слушатель, молчу. Захочет — сама продолжит, вопросы здесь неуместны. Навязчивое любопытство — тем более. Наш рейс короткий, всего-то два часа. Из них четверть времени — на «взлёт-посадку». Успеть бы высказаться ей. Я даже имени её не буду спрашивать. Пусть говорит, если это облегчит ей душу.

И она продолжила, видя моё молчаливое внимание:

— Я школу заканчивала, мне семнадцать лет было, а брат — пятиклассник. Мама не болела никогда ничем серьёзным. Так, простуда иногда, как у всех. Подышит паром над кастрюлей с картошкой, да и пройдёт всё. Работала учительницей в школе, тетради-журналы, планы уроков на завтра — до вечера на работе, и дома ещё тоже забот хватало.

Но мы с братом не были обделены её вниманием — все вместе в школу по утрам шли. Разговаривали обо всём, на переменках в класс к ней приходили. Она химию преподавала. Пока мы маленькие были, все эти колбочки, пинцеты, чашечки разные рассматривали.

В старших классах я уже брала на себя часть домашних хлопот — убрать в квартире, сходить в магазин, ужин приготовить — готовилась к взрослой жизни. Как будто знала, что меня ждёт впереди.

Всё произошло, как обычно, нежданно-негаданно. Регулярный медосмотр, обязательный для учителей в начале учебного года, насторожил врачей. Начались проверки на то, на это. Два месяца хождений по поликлиникам, потом стационар. Лечение, потом операция. Химиотерапия в её случае не сработала. Весной, через полгода после постановки онкологического диагноза, её не стало. Ей было 42 года. На четыре года старше, чем я сейчас.

Как буднично она это произносит. Ровным голосом, без нажима, без эмоциональной окраски. Во время взлёта она была совсем другой. А теперь — сухо и спокойно. «Не сработала. Не стало. Знала. Было».

Всё — в прошедшем времени.

— Отец прожил с нами ещё два года и уехал в другой город, где учился раньше в институте. Там его ждала старая студенческая любовь. Спасибо, что хоть не сразу ушёл.

Я сдала школьные экзамены, потом вступительные в медицинский институт. Хотела вылечить всех таких больных, как моя мама…

Первый и второй курс — зубрёжка азов медицины, анатомия, двести шесть косточек в организме человека. А на третьем курсе уже начала искать работу в больницах. Сначала нянечкой, потом медсестрой, в ночные смены выходила, на выходных обязательно дежурила. Для меня это были и практика, и деньги.