Список Мадонны - [136]

— Да. Вы точно Мартин. Мой брат говорил, что эта губа делает вас похожим на пирата в его представлении. А мне кажется, что вы выглядите как поэт. — В руке она держала газету. — Вот ваша газета. Томас говорит, что он всегда приносит вам газету за среду по четвергам, когда носит яйца старику Роузу. — Она по-мужски протянула руку. — Меня зовут Коллин. Коллин Сомервилль. Томас заболел. Вчера объелся яблоками.

Ее рука была теплой, и Мартин задержал ее в своей руке на мгновение дольше, чем должно.

— Приятно с вами познакомиться, Коллин. — Он взял газету и положил ее на грубые доски, служившие ему столом, показав рукой на единственный стул. — Пожалуйста, садитесь. Как там Томас? Он всегда так добр ко мне.

Это было правдой. Тощий и взлохмаченный мальчишка Сомервилль был частым гостем в его будке и последнее время приносил ему сиднейскую газету, когда ему удавалось. Он был скрытным, неразговорчивым мальчиком, приходившим и уходившим, как испуганный олень.

Мартин не знал, что сказать. Она смотрела на него своими большими зелеными глазами. Ему не хотелось, чтобы она уходила.

— Я не заметил, как вы пришли. Томас всегда идет по дороге. Извините, если я показался вам испуганным.

— В таком случае Томас ведет себя глупо, да и вы тоже. Его могли увидеть, потом проследить и наказать вас.

Это было правдой. В его обязанности входило останавливать всех посетителей, требовать у них доказательств цели прибытия, прежде чем разрешить им войти в лагерь. Ни под каким видом он не должен был дружить с гражданскими лицами. Он забыл об этом. Возможно, потому что Томас был всего лишь ребенком.

Она оглядела его убежище, заговорщицки улыбаясь.

— Позвольте мне сесть на пол. А вы садитесь на стул. И никто из проходящих мимо не узнает, что я здесь.

Она осталась у него дольше чем на час и все время говорила в манере, по которой Мартин рассудил, что у нее не было привычки привлекать внимание людей. Он же сначала спросил ее о семье. Их было всего двое детей. Ее родители оба были из заключенных. Ее отца поймали, когда он занимался браконьерством в Линкольншире. Мать ее была ирландкой, она никогда не рассказывала о своей прошлой жизни. Именно она научила Коллин и Томаса читать. Отец был фермером, в той стороне, по дороге, и помогал старику Роузу заниматься извозом. Он много работал, но пил еще больше. Да и мама тоже. А что было еще делать? Мартин очень удивился, что она говорила об этом так буднично. В ее голосе не было ни горечи, ни смирения. Просто все было как было.

Коллин просветлела, когда он спросил ее о ней самой. Она собиралась стать певицей. Когда ей было шестнадцать, спела одну из маминых ирландских песен на пикнике господина Нейтча на ипподроме в Хоумбуше. После этого один из благородных господ подошел к ней и сказал, что ей нужно брать уроки пения. Начиная с того дня она стала откладывать столько, сколько могла себе позволить, и на следующий год у нее будет достаточно денег, чтобы ходить в Академию пения Айзека Натана в Парраматте целый год.

Неожиданно она остановилась на середине предложения. Она увидела набросок дороги и «Герба Бата», сделанный Мартином.

— Это прекрасно, Мартин. Вы не поэт. Вы художник.

Мартин покраснел. Он чувствовал, будто летит по воздуху. Ей понравилась его работа, и она назвала его Мартином. Ему так сильно не хотелось, чтобы она уходила, поэтому он стал задавать ей еще вопросы.

Она работала в отеле «Герб Бата», в том, который на рисунке. Господин Нейтч добр с работниками, он часто просит ее встречать его гостей. Она не понимает почему. Может быть, потому, что некоторые мужчины находят ее привлекательной. Она лукаво посмотрела на Мартина, но он был слишком занят тем, что боролся с бурей в животе, чтобы заметить это. Единственное, что она не понимала в господине Нейтче, так это его добрые чувства к этому злому священнику.

Увидев удивленный взгляд Мартина, она продолжила:

— Все дело в его глазах. В них безумие. И он меня ненавидит, я точно знаю. Он иногда приезжает сюда. Вы, должно быть, его знаете. Отец Блейк.

Мартин вспомнил глаза священника. Прямо как у Мадлен. Безумие! Нет, этого не может быть. Это проявление его веры, сильной энергии, проницательности. Это не может быть безумием. Коллин не права, она слишком молода.

Он покачал головой, но Коллин стояла на своем:

— Он сумасшедший, Мартин. Я знаю, что это так. И я не совсем уверена, действительно ли он священник.

— Почему, Коллин? — спросил Мартин, которому вновь стало интересно беседовать, поскольку буря в животе утихла.

Она рассказала ему о книгах и о ложных названиях. Она не могла их вспомнить. Все они были на разных языках. Она припомнила только одного автора. Рамон Лалл. Это имя ничего не говорило Мартину, но он пометил себе в памяти, чтобы позже спросить об этом Шарля Хуота. Он наверняка знал.

Мартин расспрашивал Коллин о том, что она любит и не любит, об отцовской ферме. Он даже попросил ее спеть ему. Она отказалась, просто заметив, что это было бы опасно. Кто-нибудь мог услышать. Наконец, после долгих раздумий, он задал ей вопрос, который хотел задать с самого начала. Есть ли у нее в друзьях серьезный джентльмен? Ее ответ сначала шокировал его. Затем они оба рассмеялись, да так громко, что ей пришлось приложить палец к губам. Было всего два типа мужчин. Те, кто хотели забраться к ней в кровать, и те, которые хотели жениться на ней, что, в сущности, было одно и то же, только второе было постоянным. Ну, как ее мать говорит! Мужчин интересует только две вещи: их живот и то, что висит под ним. Нет, мужчины — это последнее, что было у нее на уме. Она будет думать о замужестве только тогда, когда станет богатой и известной, и выйдет только за джентльмена.