Спички - [5]

11. Насквозь я заболел… Они ж вопят кругом:

«Что ж твой Отец, ха-ха»… Как сердцу срам снести?

12. Не смеешь ты, душа, скорбеть! Ликуй! Лети!

Смущенье позабудь, о небе только пой:

Спаси лицо, мой Боже!.. душу, Боже мой!

Припев:

Званский вепрь

Под выступ Дымненский пришли в 42-м —

В окрестности деревни Званки,

Где крепко сел фашист на берегу крутом:

Рискни ж ты, двинь по склону танки…

Слюной заклеил козью ногу из махры

Сержант Сан Маркыч Сухоруков.

В берёзках светлые Денискины вихры

Увидел, хмыкнул. Море слухов

Он слышал про юнца: де ссохлась по нему

Дочь сторожа кладбищенского Ксения,

И Танька, медсестра, хотела про лямур

Дать отроку урок на сене,

Да из сарая шкет умчался, как стрела —

Смешно. Сан Маркыч сплюнул громко.

Мальчишка вынырнул как раз из-за ствола —

Орлом… без складки – гимнастёрка!

Робеет: «Разрешите мне, товарщсержант…

Пойти, что ль, подстрелить дичины,

Тут где-то кабаны, во взводе говорят».

– Так – кабаны там?.. не дивчины?

Идите, рядовой. – И вмиг боец исчез.

Сержант пробормотал: «Мальчишка…

Эх, каб я до войны на Людку чаще лез,

Так был бы сын, а вышло вишь как».

В обед сварили щец. Вдруг Танька, медсестра,

Бежит из лесу, спотыкаясь:

«Убили Деньку»! – «Кто?» – «Кабан» – «С ума сошла»? —

– «Крест истинный: задрал мерзавец,

Страх! Пол-лица сгрыз вепрь»… Защёлкнувши ремень,

И вскинув на плечо оружье,

Сан Маркыч двинул в лес в пилотке набекрень,

Сказав бойцам: «Всё сам. Не нужно».

И схоронил сержант бойца у двух берёз,

И полукругом здесь же прямо,

Лопатой, не спеша, без мата и без слёз

На зверя вырыл за ночь яму,

И на второй уж день поймался в яму вепрь,

Пришедший закусить солдатом.

«Привет», – сказал сержант в пилотке набекрень,

Пощёлкивая автоматом,

И вдруг задумался Сан Маркыч. Сев на пень —

Лицо в ладони, молчаливый…

И страшно застонал, да так, что в темноте

Всю вздыбил вепрь на холке гриву.

И тихо вепрю вдруг Сан Маркыч: «Что творишь?

Ты ж, свинтус, что творишь, засранка…

Как матери бойца писать, не объяснишь? —

Смерть – не под гусеницей танка,

Смерть под свиньёй, свинья! Не хрюкай. Цыц.

Не мог удрать. Убил ребёнка.

Мы ж земляки с тобой. Кругом нас душит фриц.

А ты… ты жрёшь своих, свиная ты тушёнка.

Я, кстати, гру́зинский, на фабрике трубил,

И делал спички (между строчек),

А помнишь, как голы Копчёный Колька бил:

В девятку, в крестик, в уголочек.

Ты знаешь Гру́зино? Тут восемнадцать вёрст,

Считай, со Званкой вовсе рядом,

Кого ж ты, гадкий хряк, спровадил на погост?

Грызть надо рожи – фрицам, гадам.

Меня сюда возил учитель сельский аж,

Рассказывал: здесь жил Державин,

Татарский, вроде сын, а дух имел он наш!

А ты, что, свинтус, за татарин?

Не зыркай на меня из ямы, порося!

Не зыркай на меня из ямы!

Здесь жил Державин! Сам тут, сам ты родился!

Что напишу в письме для мамы?!

Я выучил стихи: «…засохнет бор, и сад,

Не воспомянется нигде и имя Званки;

Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд,

И разве дым сверкнет с землянки».

Державин сочинил, и вот пришёл фашист

На новгородчину, на Русь родную.

Ах ты, кабан, увидь картину, оглянись,

Башку повороти свиную!

Пошёл отсюда вон! И чтоб ты мне – воздал

Вдесятеро за кровь Дениса,

Долг за тобою, вепрь» (мой вепрь тут будто внял,

И присмирел, и подчинился),

И, вызволен, Сан Маркыч в ночь подался, вплавь

За Волхов, в Званку, где Державин:

Всё путалось в глазах: фронт, детство, сны и явь,

Взял фрица в плен и… обезглавил.

Там замер мой сержант, где почву вымыл дождь,

И вдруг нагнулся деловито,

И поднял из песка старинный чей-то нож

Так бережно, как меч Давида.

И всё. Потом пошли под Дымненским бои,

Средь ста смертей одна забылась,

Лишь медсестра цветы в Денисовой крови

Хранила в книге, не ленилась,

Да фрицы опасались, что в лесах

Есть кто-то (русский, вероятно),

Кто резал их, и рвал при том на клочья, как

Зверь. Было так десятикратно.

…В том ноябре, когда косил нас пулемёт

При переправе через реку,

Когда, устав толпу возить, Харон орёт:

«Где снисхожденье к человеку?!»

Тот пулемётчик, фриц, что видел пред собой

Куски разорванного мяса,

Гашетку бросил вдруг. Фриц? Сволочь? Что с тобой?

Откуда страшная гримаса?

Солдат сошёл с ума, почудилось ему,

Что мчится вместе с мертвецами

Вепрь Званский мой… вся шерсть в пороховом дыму,

С окровавленными клыками.

Гитара

Техника – знаю, подстава,

Кажется, будто полёт…

Главное – в общем, – гитара.

Пусть гитариста найдёт.

Слушатель тоже, найдётся.

Лес, поле, клевер и солнце,

Девушка, чтобы вздохнуть,

Сны, явь и жизненный путь,

Будет всё это – любое,

Небо какое-то там,

А иногда голубое

Сыщется к звонким струнам,

Сыщется к тёмному грифу,

Голос, ты пой облакам,

Что и они до-ре-ми-фа…

К вечным, скрипучим колкам.

Алёшина любовь

Чеку сорвав с лимонки, еле слышно

Шагнула тень: кто? Партизан Попов…

Тень горько плачет. Ночь, какие Пришвин

Любил, и Марк Шагал. Бревно домов

Серебряно. Осины голубые,

Качая в люльках ангелов – застыли.

Тень видит свет и слышит – граммофон:

В усадьбе… гитлеровцы… загудели,

До святла (утра). Псінай мовай (языком)

Пра што вось брэшуць немцы. Еле-еле

Тень не бежит туда… как ни хотел

Я, автор: «немец бдит и в темноте, —

Тень всхлипнула, – «не стоит на авось…

Что, Слав?.. Туда пойти? Цьфу —… кінь, Слав… (брось)», —

И мой Алёша – скользь-да-втихаря —

К тому вон срубу, где он сам наличник: