Спички - [7]

знакомую песню,

(под доспехами) дружно и разом

Напрягли (свои) медные груди

И, почти не тронув (коньками

Льда хоккейного, скользкой) земли,

Превратились в (продление клюшек)

Одни вытянутые линии,

Летящие по воздуху, и

Мчится, вся вдохновенная богом!..

(как легенда, хоккейная тройка)

Русь, куда ж несешься ты,

Дай ответ? Не дает ответа.

Чудным звоном (коньков об лёд)

Заливается колокольчик;

Гремит и становится ветром

Разорванный в куски воздух;

Летит мимо всё, что ни есть на земли,

И косясь постораниваются

И дают ей дорогу другие

Народы и государства.

Имя её, этой птицы хоккея

Михайлов, Петров, Харламов.

Говорит и показывает

Москва в телевизоре «Темп».

У микрофона Озеров.

…Вначале, я верую, слово.

Представь: до всего… до бабла!

Я зрел, как с иконы Рублёва

Хоккейная тройка пришла

В ледовом малиновом звоне.

Три клюшки – три тонких жезла

На средневековой иконе,

И вера в нас не умерла.

Что хочется, с Церковью делай

Но «Темп» черно-белый не врёт,

Как вера твоя в чёрно-белый

Крепка телевизорный лёд.

Потомок владетельных хамов,

Был я в телеикону влюблён —

Михайлов, Петров, Харламов,

Коньков тех – малиновый звон.

Широкая грудь с «эСэСэРом»,

Как молнии росчерк, бросок.

Над замершим в страхе партером

Священный летит сквознячок.

Как камня свист шайбы, о, кара

Давидова! Крах вратаря!

О, волшебная сила удара!

О, восторги, что вера не зря!

Даже тени не знал я сомненья

В чистой правде хоккейных побед,

Таково моё было крещенье,

А иного, считалось, что нет.

Голоса про высокое благо

Часто лгут (что пятнает Христа).

Маргарита – с метлой, а в «Живаго»

Много прозы. Вся полупуста.

Не спеши дать оценок спесивых,

Почитатель рояльных вершин

Вспомни, Быков, чудесный отрывок,

В русской прозе такой лишь один:

Лёд дрожит, да вскрикнул в испуге

Остановившийся (чешский защитник)

И вон она понеслась, понеслась, понеслась!

(Наша тройка: Михайлов, Петров, Харламов),

И вон уже видно вдали,

Как что-то пылит и сверлит воздух,

(Это шайба, смотрите повтор)!

Не так ли и ты, Русь,

Что бойкая необгонимая

(хоккейная) тройка, несешься?

После вышла «Рублёв» кинолента,

И хоккейный развеялся сон,

Очевиднее нет документа,

Что летал тенью Троицы он.

…И хоккей наш, и Тройку из Гоголя,

И наш коврик а ля Васнецов

Взяли мы грабежом не у Бога ли?

Всё Твоё. Пощади наглецов.

Руки

Меня не брали в команду, почти – не брали…

И младше был я, и хуже умел – с мячом,

Когда им хватало людей, без меня играли.

Я был – «на пожарный случай», – «Я исключён,

Я лишний на поле», – страдание мне твердило,

И «тише, Танечка», – дразнил себя я, – «не вой», —

Пиная мяч, пока солнце не заходило,

Настропалялся ловить его головой,

И вот однажды я выскочил из защиты

На правый фланг, и повёл, повёл мяч, пошёл…

И пас был на левый край… И летит, обшитый

Верёвками, мяч, тут-то я – головой, и… гол,

В девятку сладко попасть. Мяч попал в девятку.

Признанье смущало. Все хлопали по плечам:

«Как Славка наш вмазал!» – а Славке почти не сладко.

А Славка гулял, только где вот, не вспомню сам.

Уж не по душе мне играть ни в единой сборной,

И новый придумал футбол я в сердце моём:

Выходит один на поле с душой упорной,

И все двадцать двое играют с одним игроком,

Где чисто играют, а где «подкуют», попинают,

Где в спину двумя руками толкнут на бегу,

Где слово обидное скажут. Игрок же играет.

Я сам тот игрок. И ни жалобы, ни гугу.

Понятно, что в этом поле одни лишь ворота,

И ясно, что сложно забить в них победный свой гол,

Но если забьёшь, «победил Слава Ладогин». Вот как.

«Зачем же?» – спросил я себя и ответ нашёл:

В том матче, где гол я забил головой в девятку,

Я руки увидел – из воздуха – взявшие мяч,

И внесшие в угол, и дивно мне стало, и сладко

От их красоты, и огонь в моём сердце горяч.

Я не знаю, что нужно, чтоб я их увидел снова,

Но думаю, нужен почти невозможный гол,

И если я прав хоть на ноготь, то, честное слово,

Нет лучшей игры, чем Ладогинский футбол.

Пропасть

1.

Вот, ты, моя радость, не любишь моих

Народных баллад за корявости…

С другой стороны – ну куда мне без них —

В серебряный век и кудрявости?

Живей меня – в кузню хороших манер,

Да перековать мои слабости,

И выйдет оттуда – такой кавалер! —

Что горло заноет от сладости.

Даёшь перековку, ни шагу назад!

Жаргонами больше не «ботаю»!

Долой этих уличный слов зоосад,

Смотрителем где – я работаю.

Гиен и волков, ядовитых змеюг

На зебр поменяем

                       с жирафами.

Жаргонные фразы, вам скоро каюк!

Мужланы, хотите ль быть

                       графами?

2.

Я сам по себе никуда не гожусь,

Вся песнь! Весь язык мой, всё начерно!

Скорей же к тебе! – в тачк………… в авто я сажусь,

Которое взял я на Нансена,

А там, в этой тачке… тьфу, в этом авто

Шансонская радиостанция,

Унылый пошляк завывает про то,

Что «в жизни, бродяга, скитался я», —

Что «Пропасти, братцы, я встал на краю», —

Что, – «Рвётся душа, в пропасть падая», —

Что, – «РРР… столько лет отдыхал я в раю», —

Рычит магнитола хрипатая.

И я, чтоб не слышать, стал сам говорить,

Слова выбирая не «зверские»,

А так, понежней: «Надо переварить», —

Сказал я, – «Причины бы – веские,

Зачем «Я у пропасти встал на краю»

Сует обязательным образом

Вся русская улица в песню свою,

С надрывным при том ещё голосом?

Возможно, у всех нас характер такой», —

Сказал я водителю, – «Кажется