Спич - [19]

18

Он познакомился с Павлом именно что случайно, на Ленинградском вокзале, где встречал отца, который должен был возвращаться с Ленфильма, но не возвращался. И ровно на его месте в спальном вагоне вместо папаши Женечка обнаружил Павла, который рассказал, что купил билет с рук на Московском вокзале. И что отец велел кланяться и извиниться: его задержали дела. Ну, нашел, наверное, очередную бабу, какую-нибудь костюмершу на студии. Или парикмахершу.

Павел сразу сказал, что родных в Москве у него нет, но он хочет быть театральным художником, мама актриса, поэтому часто приезжает на московские премьеры. А ночует? Как получится…

Наутро нежный и трогательный в постели ночной Павел обернулся и вовсе необыкновенным мальчиком, смешливым, легким, фантазером. Рассказывал, как на Пицунде его похитили грузины, джигиты какого-то князя, и он несколько месяцев провел в горах в каменной башне, как царица Тамара. Женечка потешался: а Демон, Демон-то являлся? Боже, конечно, совсем врубелевский, в одних штанах и восточных остроносых золотых тапочках, с обнаженным торсом, крылья волосатые.

С появлением в его жизни нового друга, Женечка стал постепенно охладевать к вере — Павел был совершенно не религиозен, хоть и богобоязнен. То есть не был верующим, но был суеверен. Казалось бы, в юности все было решено, без веры никак нельзя, заключен был собственный завет, и он, как думалось, вот-вот и уверует горячо-горячо. Но незаметно, исподволь вера Женечки стала убывать, и поучения Лествичника показались старомодными, навязчивыми, едва ли не нелепыми.

Первое время между ними считалось, что новый нежный друг Женечки с длинными волнистыми, мягкими и нежными, каштановыми волосами похож на Иоанна Крестителя из Лувра кисти Леонардо. У Паоло, — под этим именем знали Павла в питерских артистических кругах, точнее — в забегаловке Сайгон на углу Невского и Владимирского, близ дворца Белосельских — Белозерских, и в популярном скверике на углу Стремяннной и Дмитровского переулка, — было такое же, как у Иоанна, удлиненное красивое лицо, таящее неведомое печальное знание. Необыкновенно хороши были и его огромные синие глаза, в моменты страсти делавшиеся бездонно голубыми, а в печали — темно-васильковыми.

Поначалу Паоло показывал норов, подчас капризничал, тогда Женечка цитировал емувы не свои, вы куплены дорогой ценой, но Паоло не подозревал, что некогда в земле обетованной жил его тезка, чудом прозревший на пути в Дамаск. И еще: у Павла была несносная тяга к людям в форме, солдатам, морякам, даже к охранникам и швейцарам. Скорее всего, это было подсознательное преклонение перед людьми власти, замешанное на страхе. Женечка же напротив всегда бежал власти, ибо любые контакты с нею — не для человека стиля и вкуса. Впрочем, позже в этом вопросе он дал себе, как мы знаем, послабления, но все-таки, когда его прочили в главные редакторы одного театрального издания — самым решительным образом отказался.

В силу естественного стремления времени довольно скоро, через пару лет оседлой жизни на Женечкиных хлебах, из облика Паоло стали постепенно уходить яркость и краски, замутнились и померкли глаза, потом он и вовсе обрюзг и поблек, но Женечка этого не замечал: Павел вошел в его жизнь и стал не любовником уже, но другом, младшим братом, домашним pat, существом, о котором надо заботиться, тем мальчиком — сыном гостиничной хозяйки в Люцерне, — которого молодой Толстой брал на прогулки в горы именно с этой целью — чувствовать за кого-то ответственность. Для Женечки это оказалось идеальным способом повзрослеть.

19

Равиль Филиппович Ибрагимов, однажды ожегшись на своих подельниках, принял решение, как мы знаем, отныне все делать самостоятельно. И, занявшись масштабным бизнесом, понял, что для независимого ведения дел ему необходимо создать свой собственный банк. Нет, он не был мегаломаном, но — человеком дерзким, способным глядеть далеко, поднявшись высоко над привычным обывательским горизонтом. Это был первый частный банк в тех краях: сначала полу подпольный, потом официально зарегистрированный. Именно банк и принес Равилю полную удачу: в этом деле он, человек без образования, освоивший, правда, еще в своем ателье, а потом в своем цехе азы бухгалтерского дела, оказался своего рода вундеркиндом. Нужно было только понять, что деньги — тот же товар, покупай подешевле, продавай подороже. И давать кредиты нужно тем, кто способен оборачиваться быстрее, чем конкуренты. А среди частных лиц иметь в клиентах лишь избранных — с нищим в массе своей населением пусть работают сберкассы.

Денег стало много. Потом очень много. Квартира и офис в Москве, связи за границей, доступ на закрытые форумы и совещания в очень узком кругу. Его главной победой в том период стал перенос в столицу головного банка. И частичный переезд в Москву, потому что оказалось очень не легко нащупать в столице бывшей империи все подводные камни и течения, занимаясь таким жестким бизнесом. К тому же, скрывая отвращение и презрение к элите, как она сама себя называла, публике лощеной, но в большинстве ленивой, жадной и трусоватой, пришлось-таки обучаться навыкам и правилам небожительства.