Сперонара - [41]

Доктор приказал не защищать больного от ветра, а открыть окна и двери и держать его как можно больше на сквозняке. Каким бы странным ни показалось мне это предписание, я ревностно исполнял его днем и предыдущей ночью. Итак, я велел открыть все, что только можно, но, к моему великому удивлению, наступившая темнота принесла с собой не легкий приятный ветерок, свежее дыхание ночи, еще более прохладное возле моря, чем где-либо еще, а сухой горячий ветер, напоминавший пар из печи. Я надеялся на утро, но утром никаких изменений в состоянии атмосферы не произошло.

Ночь чрезвычайно утомила бедного больного. Между тем воспаление мозга, как мне казалось, отчасти прошло, уступив место все возраставшему упадку сил. Я позвонил в колокольчик, чтобы попросить принести лимонад, единственный напиток, рекомендованный доктором, но никто не откликнулся. Тогда я позвонил во второй и в третий раз; наконец, осознав, что гора не собирается идти мне навстречу, я решил сам пойти к горе. Я принялся блуждать по коридорам и номерам, но не нашел ни единой живой души. Хозяин и хозяйка заведения еще не выходили из своей комнаты, хотя было девять часов утра; ни один из слуг не находился на положенном месте. Это было совершенно непонятно.

Я спустился к привратнику и нашел его лежащим на старом изодранном диване, составлявшем главное украшение его комнатушки, и спросил, почему дом опустел.

— Ах, сударь! — ответил он. — Разве вы не чувствуете, что дует сирокко?

— Но даже если дует сирокко, — заметил я, — это еще не повод не откликаться на мой зов.

— О сударь! Когда дует сирокко, никто ничего не делает.

— Как! Никто ничего не делает? А как же постояльцы, кто их обслуживает?

— Ах! В такие дни они обслуживают себя сами.

— Это другое дело. Простите за беспокойство, любезный.

Привратник испустил тяжелый вздох, свидетельствовавший о том, что требовалось необычайное христианское милосердие, чтобы даровать мне прощение, о котором я просил.

Тотчас же отправившись на поиски того, что необходимо для приготовления лимонада, я отыскал лимон, воду и сахар, подобно тому, как охотничья собака находит дичь по запаху. Никто не направлял меня и не мешал мне во время этих поисков. Дом казался заброшенным, и я подумал, что у банды воров, которая пренебрегла бы сирокко, дела в Мессине пошли бы превосходно.

Пришел час визита врача, но врач не явился. Я предположил, что он, как и прочие, стал жертвой сирокко; между тем, поскольку состояние Жадена никоим образом не претерпело явных утешительных изменений, я решил отыскать нашего эскулапа пусть даже у него дома и привести его в гостиницу по доброй воле или силой. Я припомнил адрес, который дали капитану, взял свою шляпу и решительно устремился на поиски врача. Проходя по коридору, я взглянул на термометр: он показывал тридцать градусов в тени.

Мессина казалась вымершим городом, ни один из ее обитателей не ходил по улицам, ни одна голова не виднелась в окнах. Здешние нищие — а тот, кто не видел сицилийского нищего, не знает, что такое нужда, — здешние нищие лежали скрючившись, тяжело дыша, у уличных столбов, не имея сил подать голос и протянуть руку за подаянием. Даже Помпеи, которые я посетил тремя месяцами позже, не выглядели столь безмолвными, безлюдными и безжизненными.

Наконец я пришел к доктору. Поскольку на звонки и стук никто не отзывался, я нажал рукой на дверь и обнаружил, что она приоткрыта; тогда я вошел в дом и принялся разыскивать врача.

Я пересек три-четыре комнаты; там были женщины, распростертые на диванах, и дети, раскинувшиеся на полу. Никто из них даже не поднял голову, чтобы взглянуть на меня. В конце концов я заметил комнату, дверь которой была приотворена, как и двери других комнат, толкнул ее и увидел того, кого искал, лежащим на кровати.

Я подошел к нему, взял его за руку и пощупал его пульс.

— А! — уныло произнес эскулап, с трудом повернув голову в мою сторону. — Это вы, что вам нужно?

— Черт возьми! Что мне нужно? Мне нужно, чтобы вы навестили и осмотрели моего друга, самочувствие которого, как мне кажется, не улучшается.

— Навестить и осмотреть вашего друга! — воскликнул доктор, в ужасе отпрянув от меня. — Но это невозможно.

— Как это невозможно?!

Эскулап сделал отчаянный жест, взял в левую руку трость и провел по ней правой рукой — от набалдашника, украшавшего ее верх, до металлического кольца, надетого на ее нижний конец.

— Смотрите, — сказал он, — моя трость покрылась испариной.

В самом деле, с трости упало несколько капель воды — вот какое действие оказывает этот жуткий ветер даже на неодушевленные предметы.

— Ну и что? Что это доказывает? — спросил я.

— Это доказывает, сударь, что в подобную погоду нет больше врача, а есть только больные.

Я понял, что мне не суждено добиться, чтобы лекарь пошел в гостиницу, и что если я буду слишком много требовать, то не получу ничего; поэтому я принял решение удовольствоваться его предписанием и рассказал ему об изменениях в состоянии больного и о том, что горячка прошла, сменившись упадком сил. По мере того как я излагал эти симптомы, врач произносил в ответ лишь: "Все идет хорошо, все идет хорошо, все идет превосходно; давайте ему лимонада, много лимонада, столько лимонада, сколько его душе угодно, я за него ручаюсь". Затем, изнемогая от совершенного над собой усилия, доктор показал мне жестом, что незачем его больше мучить, и повернулся лицом к стене.