Spero - [41]

– Часов?.. Нет, мне приходилось ждать дольше, гораздо дольше.

– Что, целый день?

– Дольше, мессир.

Расспрашивать Берхарда было бесполезно, в этом Гримберт имел возможность убедиться не один раз за время пути. Берхард, как и многие люди его профессии, отнюдь не был болтуном, а если открывал рот, то лишь по насущному поводу. «Прикрыли бы вы воздухоотвод, мессир, а то снегу наметет», – обычно говорил он, если Гримберт донимал его вопросами, а то и вовсе огрызался какой-нибудь грубой шуткой, которая на долгие часы пресекала всякий разговор на корню. «Пожалуй, этот человек может молчать вечно», – решил Гримберт, как и горы, окружающие его большую часть жизни. Он и сам как гора, сплошь гранит и лед, ни дать ни взять, не человек, а частица Альб, отщипнутая от них невесть какой силой и с тех пор бредущая самостоятельно… Пытаться разговорить такого – только язык в кровь стирать.

– Лантахарий.

– Что?

– Так его звали. Человека, который мог бы подтвердить, что выдержки у меня хватит на двадцатерых. Скорее Альбы провалятся сквозь землю, а на их месте расцветут виноградники, чем Берхард Однорукий утратит выдержку, вот как он сказал бы, ежли б был здесь.

– Твой… приятель? – осторожно предположил Гримберт.

– Приятели в трактире, а не в Альбах, – резко ответил проводник. – В горах приятелей не бывает. Сюда люди поднимаются не для удовольствия, чтоб свежим воздухом подышать, а токмо для дела. Нет, не приятель. Наниматель. Заказчик.

Гримберт понимающе кивнул, едва не заработав ссадину на лбу.

– Контрабандист, поди? Иначе к чему ему проводник по тайным альбийским тропам?

– Контрабандистами я тоже не брезгую, мессир. Хоть и не люблю с ними работать. Жадный народ и нетерпеливый. Паршивое сочетание для здешних мест. Иной так трусится от жадности, что набьет мешок всяким скарбом, а потом с этим же мешком в расщелину на леднике полетит… Другому деньги карман жгут так, что вперед меня бежит. Наглотается, бывало, серного газу, потом лежит, кровью блюет, и не до денег ему уже… Суетливый народ, много возни с ними. Но Лантахарий был не из этого племени. Он был торговцем. Водил караваны из Бра в Сампере, Кавур и Аллос. Иногда и дальше, до самого Таллара, смотря по сезону. А я при нем и его людях вроде как проводником, дорогу показываю да предупреждаю, ежли что.

Гримберт едва не хмыкнул. Он мог представить себе пробирающихся волчьими тропами контрабандистов с вьючными мешками, но даже не представлял, что в этих суровых чертогах передвигаются целые караваны.

– И что, везло ему, твоему Лантахарию?

– Везло, – согласился Берхард. – Про него говорили, мол, удача ему в деле сопутствует, потому как мать при крещении дала ему проглотить волос Святого Гомобона, покровителя торговцев, только вранье это все, так я думаю. Просто соображение у него было хорошее по части выгоды. Не суетился, не спешил, не жадничал, но у него всегда монетка к монетке приходилась, через то и удача шла. Толковый был торгаш, Господь свидетель, не то что нынешнее племя…

Берхард зевнул, пытаясь устроиться удобнее в своем каменном ложе. Едва ли под ним было меньше острых каменных граней, чем под Гримбертом, но вел он себя так, точно возлежал на пуховой перине.

– Я-то торговцев редко вожу, мне привычнее налегке двигаться. Оно и понятно, меньше скарба – легче путь. Вот подкараулят тебя в глухом ущелье егеря, пальнут для острастки из аркебуз, тут уж у тебя единственный шанс – бросать мешок в снег и бежать во весь дух, надеясь только, что собак у них нет. А если у тебя полдюжины телег, да все с мешками? И люди при них? Куда денешься, а?

Гримберт пожал плечами. Тоже чертовски неудобный жест, когда лежишь в узкой каменной щели, похожей на усеянную зубами почти сомкнувшуюся пасть.

– Бросить к черту и удирать.

Берхард засопел.

– Дурак ты, мессир, хоть и рыцарь. Бросать караван не по чести. Договор в Альбах свят, а договор между купцами и проводником тем паче. Брось я караван при случае, потом с меня прочие проводники спросили бы при случае. Пошто доверия не оправдал? Зачем авторитет «альбийских гончих» уронил? У нас за такое спрос суровый. В прошлом месяце как раз одного такого спровадили, Харарихом Индевелым кличут. Проштрафился он перед обществом. Увидел лавину под Сахарным Зубом, и ну тикать. Телеги, конечно, в щепу, людей, что при них были, по камням размазало… Сам Харарих ноги унес, но ребята в Бра прознали про это дело и, конечно, уж поджидали.

– Убили? – по-будничному спросил Гримберт.

– Среди проводников своих убивать не полагается. Даже тех, кто против правил пошел. Дотащили до ближайшей вершины, одежду сняли, окатили кипящим маслом из горшка и отпустили на все стороны, сколько их в Альбах сыщется. Это у нас такая традиция, значит. Пока масло кожу жрет, холода не чуешь, можешь много лиг пробежать на одном дыхании. А вот потом… Иные, говорят, по десять лиг[14] пробегали от бодрости.

– Вот, значит, какие у вас традиции…

* * *

Чутье Берхарда, способное улавливать признаки приближающейся бури или по едва ощутимому хрусту снега под ногами замечать коварные подснежные каверны, не было способно воспринимать сарказм.