Спецназовец. Власть закона - [47]

— Как всегда, — объявил этот самонадеянный мальчишка.

— Этого-то я и боялся, — сказал генерал. — А они?

— А они вообще не думают, — без задержки ответил Спец. — Хлопают в ладоши и читают наизусть Корнея Чуковского: «В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие, злые крокодилы. Будут вас кусать, бить и обижать — не ходите, дети, в Африку гулять!» В Африке разбойник, в Африке злодей… Кстати, вы в курсе, что один из этих любителей кататься по миру за чужой счет лично знаком с упомянутым злодеем?

— С каким еще злодеем? — сердито переспросил генерал. Когда Якушев давал волю своему языку, тот превращался в настоящее помело, а в подпитии, да еще и находясь в приподнятом настроении, этот балабол бывал просто несносен. — Изволь хотя бы частично протрезветь и выражаться яснее!

— Да куда ж яснее-то? — удивился Якушев. — Корней Иванович имел в виду Бармалея, а я — его духовного наследника, президента независимой республики Верхняя Бурунда Пьера Мари М’бутунга.

— Вы там что, совсем перепились? — спросил Ростислав Гаврилович.

— Пытаемся, — признался Якушев. — Пока не выходит. Да нет, товарищ генерал, я не брежу. Этот их президент, оказывается, учился в Рязанском училище ВДВ одновременно с… ну, вы поняли.

— Вот это новость, — хмыкнул генерал. Центральной Африкой он никогда не занимался, и о президенте М’бутунга не знал ничего, кроме имени и самого факта его существования.

— Так я же и говорю! С таким блатом мы это дельце обстряпаем буквально в два счета.

— Хорошо, — умело разыгрывая нерешительность, сказал Ростислав Гаврилович, — я подумаю. А вы там прекращайте пить и марш по койкам, иначе завтра окажетесь не в Африке, а в вытрезвителе.

Положив трубку, он наконец позволил себе улыбнуться. Впрочем, улыбка у него получилась не столько веселая и довольная, сколько удивленная. Генерал ФСБ Алексеев, как и подавляющее большинство его коллег, был настоящим докой по части манипулирования людьми, но иногда ему начинало казаться, что, пока он манипулирует окружающими, кто-то невидимый мастерски проделывает то же самое с ним самим. Сейчас выпал как раз такой случай; возникшее в связи с этим чувство, что ты контролируешь события не больше, чем увлекаемая стремительным течением щепка, было достаточно неприятным, и избавиться от него оказалось нелегко.

* * *

В глухой предрассветный час во дворе гигантского, протянувшегося на целый квартал многоэтажного жилого дома в одном из окраинных микрорайонов столицы остановился черный «мерседес» с проблесковым маячком на крыше. Огромное здание было погружено в сон и темноту, светились лишь вертикальные колодцы лестничных клеток да беспорядочно разбросанные редкие окна, за которыми кому-то не спалось.

Из машины вышли двое — крупный, слегка грузноватый, отменно одетый мужчина лет пятидесяти с холеным неприятным лицом прирожденного бюрократа и смахивающий на бомжа из-за напяленных на него обносков африканец с уже успевшей обрасти редкой седой щетиной подвижной физиономией пожилого орангутанга. Последний, едва очутившись на воздухе, поднял воротник куртки, втянул голову в плечи, как можно ниже надвинул козырек пятнистого армейского кепи и ссутулился, пряча лицо.

«Бюрократ» приложил чип к контакту электрического замка, и странная парочка без помех проникла в подъезд. Африканец упорно держал руки в карманах и стрелял глазами по сторонам, словно опасаясь нападения из-за угла. Очутившись в лифте, его спутник сразу же закурил длинную тонкую сигарету: от господина экс-президента ощутимо попахивало, а тут, в отличие от салона «мерседеса», не было ни кондиционера, ни освежителя воздуха.

Скоростной лифт вознес их на шестнадцатый этаж. Остановившись перед дверью квартиры с трехзначным номером, «бюрократ» принялся перебирать ключи в большой связке, отыскивая нужный. Африканец ждал, не вынимая рук из карманов, и от нечего делать разглядывал дверь. Дверь была современная — несокрушимо прочная, с хитрыми запорами и в то же время очень красивая.

— Хорошая дверь, — сказал он. — Обошлась, наверное, в половину годового бюджета Верхней Бурунды.

— Не прибедняйся, — вполголоса, чтобы не разбудить соседей, откликнулся хозяин «мерседеса», вставляя ключ в замочную скважину. — И забудь уже, наконец, о своей Бурунде. Если ты здесь, значит, такой страны больше не существует.

— Да. Государство — это я, — важно изрек М’бутунга.

— Тоже мне, Людовик Четырнадцатый, — фыркнул собеседник и распахнул дверь. — Прошу!

— Только после вас, — галантно отказался африканец, сделав красноречивое движение засунутой в карман рукой, вернее, тем, что эта рука сжимала.

— Вот чудак, — фыркнул «бюрократ» и первым вошел в квартиру.

Квартира оказалась двухкомнатной, хорошо отделанной и недурно обставленной, но при этом какой-то неуютной. Идеально отциклеванный и натертый паркет свежо поблескивал, на гладких кремовых стенах висели писанные маслом пейзажи и фотографии каких-то людей. Окна были закрыты дорогими, со вкусом подобранными шторами, новенькая мебель ласкала взгляд своими формами и прямо-таки манила развалиться на мягких подушках. На книжных полках солидно поблескивали потускневшим золотом и серебром корешки многотомных собраний сочинений, бар ломился от качественной выпивки. Нигде не было ни пылинки, но почему-то чувствовалось, что люди здесь не живут, а лишь изредка наведываются, ненадолго и исключительно по делу, и что пульт управления большим плазменным телевизором, лежащий на подлокотнике кресла, не забыт здесь хозяевами, а положен специально, чтобы придать этой казенной берлоге видимость человеческого жилья.