Спецназовец. Точка дислокации - [20]

Он недовольно поморщился. Ему звонили часто. Обходительный молодой мужчина с умными руками, светлой головой, приятной наружностью и массой других положительных качеств, особенно если он холост и вынужден зарабатывать на хлеб с маслом в поте лица своего, как правило, пользуется большой популярностью как у одиноких женщин, которым надо забить гвоздь или прочистить засорившуюся раковину, так и у мужчин, неспособных или считающих ниже своего достоинства делать некоторые вещи своими руками. Он понимал, что морщится напрасно: в конце концов, это его хлеб, его заработок, который сам просится в карман. Но у каждого человека бывают дни, когда ничто не мило и хочется только одного: чтобы его оставили в покое и не вспоминали о его существовании до тех пор, пока он сам не соскучится по человеческому общению.

Жуков взял в руки сначала себя, а потом и телефон. Телефон был из самых новых, дорогой, престижный. Валерий знал, что эта игрушка ему, скромному учителю труда из небогатой общеобразовательной школы, не по чину, но иногда позволял себе маленькие приятные мелочи наподобие вот этого телефона или позолоченной зажигалки. Окружающие расценивали это как безобидное чудачество, к которому следует относиться снисходительно: мужчина, даже если он всего лишь «трудовик» — тоже человек, ему тоже хочется как-то украсить свою серенькую никчемную жизнь, а заодно продемонстрировать всем, что и он не лыком шит. Думать так никому не запрещается; кроме того, во многом те, кто так думал, были правы. В конце концов, покупать вещи, без которых вполне можешь обойтись, — это ли не чудачество?

Телефон, вопреки тайной надежде Жукова, продолжал звонить. Видневшийся на освещенном дисплее номер Валерий видел впервые в жизни, но в этом как раз не было ничего удивительного: ему часто звонили посторонние люди, которым его рекомендовали знакомые. В девяноста девяти случаях из ста такие звонки означали приработок — когда копеечный, когда покрупнее; оставшийся процент приходился на ошибочные вызовы.

Для верности пропустив еще пару звонков, он покорился судьбе и нажал клавишу соединения.

— Слушаю.

— Спишь, военный? — осведомился смутно знакомый мужской голос. — До тебя дозвониться труднее, чем до командующего ВДВ!

Упоминание о ВДВ расставило все по своим местам. Жуков улыбнулся. Это была невеселая улыбка, в которой в равных пропорциях смешались грусть, удивление и легкая досада.

— Я давно не военный, — сказал он. — Ты не поверишь, Данилыч, если скажу, кто я теперь такой.

— Так уж и не поверю, — хмыкнул в ответ майор Быков. — Хочешь, угадаю? Если не сильно изменился за эти годы, то, полагаю, пошел работать в школу. Думаю, физруком… Хотя нет, скорее трудовиком.

— Это на каком же основании ты сделал такой вывод? — спросил искренне изумленный и даже слегка встревоженный такой нечеловеческой проницательностью Жуков. На заднем плане в трубке послышалось чье-то сдавленное хихиканье. — Кто там с тобой?

— А ты выгляни в окошко, — посоветовал Быков и, подумав, добавил: — Дам тебе горошка…

Уже примерно представляя, что увидит, Валерий вернулся к окну и выглянул во внутренний дворик школы. Было всего три пополудни, вторая школьная смена началась только час назад, но на улице уже начало понемногу смеркаться, чему немало способствовали затянувшие небо низкие серые тучи. Из туч по-прежнему сеялся мелкий затяжной дождик. Посреди двора, заслонив от Жукова директорскую «десятку», стоял джип — вернее, «лендровер», выпущенный в те времена, когда внедорожники строились именно для передвижения по бездорожью, а не для того, чтобы пускать пыль в глаза на городских улицах. Это был пятиместный пикап с открытой грузовой площадкой; стекло со стороны водителя было опущено, позволяя видеть сидящего за рулем с сигаретой на губе Спеца. Рядом с машиной прямо посреди мелкой лужи стоял и, глядя на Жукова, сдержанно улыбался Ти-Рекс собственной персоной — как и раньше, огромный, плечистый, в блестящей от дождя кожаной куртке и линялых джинсах, заправленных в высокие грубые ботинки на толстой подошве.

— Выходи, — сказал он, и Якушев со своего места поманил Жукова рукой. — Есть разговор.

— О чем? — спросил Валерий, хотя знал, что все равно выйдет — просто не сможет не выйти, потому что это ведь не кто-нибудь стоял там под дождем, а Ти-Рекс и Якушев — огромная и, пожалуй, самая значительная часть его судьбы, здоровенный кусок живой плоти, который какие-то сволочи без анестезии оттяпали от него и выбросили на помойку. Вернее, это самого Жукова выбросили на помойку, а нормальная человеческая жизнь, как он себе ее тогда представлял, пошла дальше без него…

— Ты мне нужен, — как всегда, просто, без экивоков сказал Быков.

— Зачем? — спросил Валерий.

Разговаривать по телефону, глядя друг на друга через грязное оконное стекло, было неловко и странно, как будто бывшие сослуживцы пришли навестить его в больнице… или в тюрьме.

— Затем же, зачем и всегда, — сказал Ти-Рекс, и Валерий увидел, что он больше не улыбается. — Родине служить.

— Можно было и не спрашивать, — фыркнул Жуков. — Ты же знаешь, Данилыч, у меня с Родиной взаимоотношения довольно сложные. Извини, но я должен подумать.