Спецназ ГРУ против басмачей - [59]

Встреченные тем же самым лозунгом о возможности потенциальной расправы над ними, дутовцы были несколько обескуражены с первых минут своего пребывания в части у Анненкова. Затем встретили «своих» — тех, кто бежал из регулярных частей раньше и сейчас прибился к дикой дивизии. Никита стал невольным свидетелем их разговоров.

— Ну что тут? Как? — спрашивал вновь прибывший казак у своего прежнего товарища, уже обряженного в черную черкеску с красным башлыком, разглядывая причудливый наряд.

— Эх, братец, — тяжело вздыхал тот, — лучше и не спрашивай. Такое творится, что ни в сказке сказать… Вон, табличку-то видали?

— Видали. Только, думаю, не про нас писано-то.

— А про кого же? Еще как про нас. Он так нам чуть ли не в глаза глядя, говорит: вон, мол, отсюда, чего приперлись и прочая.

— Ну и дела! А вы чего?

— А чего мы? Мы гости, он — хозяин.

— И позволяете так с собой обращаться какому-то несчастному дезертиру?

— Ну он вроде как атаман здесь…

— Вот именно, что «вроде как». Уже год ни одного сражения. На Западный фронт звали — носу туда не показал, потому как боится да поборами здесь живет…

— Да мы-то еще что! Вот люди от него страдают, это факт…

— И сильно?

— Что только ни делает! Боронами людей живых растягивает, с обрыва сбрасывает, живьем жжет… Да какое там! Младенцев рубить приказывает! Девок насильничает!

— И вы терпите?

— А куда деваться? Нас-то меньше.

— Было. Теперь мы этому хвату безобразничать не позволим, погоди у меня.

— Так и сам Александр Ильич с вами?

— Как есть, с нами. Вот он сейчас с этим вашим ухарем-то поговорит как следует…

Никите стало жутко любопытно, о чем и в каких тонах Дутов будет разговаривать с Анненковым, и он опрометью бросился к штабу. Картина, открывшаяся его взгляду, была весьма предсказуема.

— Что ж теперь, Александр Ильич? — спрашивал Анненков, пристально глядя на собеседника. Крупный, круглый, с толстыми губами и едва заметными усиками Дутов сидел, опустив глаза в пол. — Стало быть, разбили?

— Разбили.

— И что теперь? Отступаем?

— Пока нет. Есть надежда на вас.

— Да какой у нас там силы-то? Шутить изволите, Ваше благородие? Вот люди пришли с Бухары, сообщают, что и там Фрунзе, поганец, свои порядки навел. Так что теперь жмякнуть могут в любой момент и сразу со всех сторон, что, понятное дело, энтузиазма никому не добавляет.

— И как Вы видите развитие ситуации? За кордон?

— А кто нам там рад-то особо?

— А здесь? Ведь перспективы, судя даже по Вашим словам, нет уже никакой.

— Решительно. Но тут еще можно вести с Советами какие-то переговоры, а в это время жить оброком с населения, среди которого есть еще зажиточное. А там что?

— Что?! Если я правильно понимаю, Вы предлагаете мне, генералу, заниматься грабежом?

— Да ладно, — Анненков отмахнулся от возражений Дутова как от назойливой мухи. — Слышали мы все эти ваши интеллигентские выпады! Демагогия! Можно подумать, вы никогда этим не занимались?! Еще как, грабили да воровали, а деревни сжигали, поди…

— Никогда! Даже во время моего похода 1919 года я запрещал солдатам не то, что грабить, а и просто оброки брать с населения…

— Как же, помню. Потому и назвали ваши же казаки Ваш поход «голодным», что померло во время него народу больше, чем большевиков. Только теперь время другое. Вы тогда на что надеялись? Великую Русь возродить и все такое. На Колчака уповали — как будто он и впрямь какой-то помазанник Божий, и может больше, чем Вы. А таперича все, империя рухнула, и ничего не поделаешь. Так что, коли хотите жить, будете грабить сами и подчиненным своим скажете… Вы здорово не жалкуйте по этому поводу — нечего тут жалеть-то. Империя, как я уже сказал, рухнула. Развалили, раздолбили, разворовали. А кто разворовал? Вы, я, казаки? Нет уж. Разворовали как раз те, с кого не взять грех. Сами же вырубили сук под собой, а теперь вишь стонут. Поздно стонать-то, тут добреньких нет. Добренький был царь. Так что они с ним за доброту его сделали?

— Перестаньте. Смерть царя — дело рук Ленина, и Вам это отлично известно.

Анненков расхохотался в голос:

— А Ленин с Луны свалился? Ленин — это такой же яркий представитель этих вот нуворишей, вмиг обогатившихся после революции голодранцев. Их избранник. Он да жиды его. Так что не витайте в облаках, Александр Ильич…

— Надеюсь, — тихо спросил Дутов, — Вы меня в карательные походы брать не станете?

— Ну что же я, зверь какой, что ли?! Нет. А должность для порядку выдам — от вашенских дармоедов у моего брата — казака и так жилы сводит, так что назначаю Вас генерал-губернатором Семипалатинской области. Все ваши части поступают в мое единоличное распоряжение…

Спустя час Анненков объявил всеобщий сход и огласил свое решение, а также добавил:

— Ну вы тут, я гляжу, маленько успели обжиться, про порядки мои, я думаю, наслышались, так что если кому что не нравится — милости просим отсель, мы никого не держим! — Своему же адъютанту скомандовал, чтобы желающих перейти на территорию, занятую красными, выводили в отдельный сарай, где вечером он сам проведет их инспекцию.

Зная о зверствах атамана, такие желающие и впрямь нашлись — и нашлось их достаточное количество. Поскольку приходили казаки подчас вместе с семьями, то сарай, отведенный Анненковым в качестве накопителя, к вечеру был полон. Атаман лично прискакал к месту сбора «отщепенцев». Никита последовал за ним. Другие ребята из бригады Савонина общались со вновь прибывшими, а также все норовили поговорить с Дутовым, о котором из учебников истории знали как о палаче и вешателе, но который в действительности оказался очень — где-то даже слишком — мягкотелым и рыхлым человеком.