Спецназ ГРУ против басмачей - [57]

— Что Вы предлагаете? Куда клоните?

— Нам пора оставить Россию. И, если Вы полагаете, что для столь решительного шага еще рано, то во всяком случае бросить ближневосточное направление следует уж точно. И престиж в глазах Палаты, кабинета министров и двора не уроните и сэкономите боевые ресурсы.

— Но я получил письмо от Энвера! Он просит о военной помощи!

— Хитрость. Турок опять, как и во времена Великой войны, водит нас за нос. Ему нужно чисто пушечное мясо — чтобы отбиваться до возвращения чехов от младобухарцев. Сейчас нашими руками он это сделает, а потом вернутся его друзья и прогонят нас. Что нам останется делать? Развязать новую войну? Воевать одновременно и с Советами, и с Антантой? Простите, но это будет афера почище, чем Дарданелльский котел! Мне она грозит смертью — не забывайте о моем приговоре, — а Вам отставкой. Готовы Вы на это? Стоит ли игра свеч?

Черчилль задумался. Хотя Рейли и не был военным советником, и не пристало ему решать такие вопросы да и принимать участие в обсуждении их тоже, все же у него был колоссальный опыт работы на территории Советского Союза. Он знал самые мелкие подводные течения, что питали буйные воды реки под названием «Россия», и не прислушиваться к его мнению было бы губительным для военного и морского министра. Даже, если, как сейчас, мнение это было ошибочным…

Как знать, может, окажись ребята сейчас в приемной Черчилля, все было бы иначе. Однако, все последние события показывали, что история, увы, не знает сослагательного наклонения.

Савонин и Ценаев вернулись в казарму спустя час нервного ожидания белые как полотна.

— Ну и? Что сказал? Уходим? — не выпуская из рук пистолета, отозвался Козлов.

— Даже не знаю, с чего начать, — пробормотал командир.

— С главного!

— Нет, пожалуй, лучше все-таки со второстепенного. И Анненков, и Атамурад живы, здоровы, прекрасно себя чувствуют и ни о каких покушениях не припоминают. Можешь пойти и поздороваться с ними, они оба в добром здравии в приемной атамана водку пьют…

— Клянусь, — у Козлова задрожали губы, но командир не дал ему закончить.

— Не перебивай. Я тебе верю. Явно люди, в которых стреляли, а после топили и закапывали, не могут чувствовать себя так хорошо. Тут явно что-то не то, нечистая сила какая-то…

— А еще что узнали? — заговорил Никита.

— А вот это уже по твоей части, тут я даже не знаю, что и думать…

— Ну так не тяни!

— В Бухаре был мятеж, Энвера убили, восстановлена Советская власть. Поэтому Анненков считает неблагоразумным сейчас ввязываться в войну с РККА — его могут одновременно задавить с двух сторон, как из Москвы, так и с тыла — из Бухары.

— Как мятеж?! Кто организовал?! — опешил Козлов. — Там же все нормально было…

— Младобухарцы. Про них-то мы и забыли, они, как выяснилось, не дремали все это время и готовили заговор…

— Эх, надо было их тогда всех перебить, еще при аресте, — ударил себя по коленке Козлов.

— Сказал комсомолец Коля, наверняка во время визитов к тетке в Каган не раз видавший портрет Ходжаева, — сыронизировал Ценаев.

— Да, в свинарнике…

— Ну хватит! — оборвал Савонин. — Теперь, исходя из таких обстоятельств, лично у меня два вопроса, ответить на которые может только один человек. Первый. Как теперь предотвратить присоединение Узбекистана и каков смысл нашего дальнейшего пребывания здесь, когда стратегически это уже ни к чему не приведет? И второй. Что делать дальше?..

Последний вопрос прозвучал в полной тишине.

— Ну а ты как думаешь? — Никита посмотрел в сторону Ценаева.

— Понятия не имею, — пожал плечами Ахмед. — И все-таки получается, что мы допустили стратегический просчет. Мы попытались убить двух зайцев сразу — и установить конституционный порядок в эмирате, и отразить возможные атаки красных. А в итоге не убили ни одного.

— И что теперь? — уже почти кричал, переходя на возмущенный детский ор, Козлов. — Мы тут теперь навечно застряли?

— Не думаю, — отрезал Никита. — Если бы мы допустили просчет или вовсе были тут не нужны, то, думается, мы бы здесь не задержались — нас бы отсюда выкинуло просто пулей.

Джамиля смотрела на спорящих и ничего не понимала — она до сих пор не знала, что ее возлюбленный — это пришелец из далекого времени, о котором она не читала и никогда не прочитает даже в книгах.

— Интересное дело, — вмешался Узванцев. — А почему эти-то живы? Ну когда Козлов первый раз промазал по туркмену, ясно, можно было допустить… А как с Анненковым-то промашка получилась?

— Я не промазал, — обиженно пробормотал Коля.

— Кажется, я начинаю понимать, что на самом деле здесь происходит, — процедил Никита.

— И что же? — скептически посмотрел на него отец. В стольких неприятных ситуациях они побывали за прошедшее время, причем, ни одну из них нельзя было назвать стандартной, что не верилось уже практически ни одному слову.

— Монстров не все нам рассказал.

— А что еще?

— Ну посудите сами. На дворе 1920-й год. Курбаши Атамурад, который, спустя двадцать лет окажется отцом Сапармурата Ниязова, продолжает жить, несмотря на наши усилия. Атаман Анненков, который будет расстрелян после Семипалатинского процесса 1927 года, так же жив и здоров, хотя тот факт, что ему нанесли смертельное ранение, никем и ничем не опровергнут. Что получается? Что, несмотря на наше упорство, всему свое время и опередить события у нас не получится!