Спасти Кэрол - [16]

Мокси вышел из дома. Миновав колодец, пересек двор и оказался у конюшни. Внутри висел целый мешок корма. Мокси склонился над большой кормушкой и принялся насыпать корм, глядя, как та наполняется вровень с краями.

Это было для лошадей, на которых он не поедет.

Два дня, – подумал Мокси. Два дня – достаточный срок!

Мокси вновь пересек двор и оказался у колодца. Наполнил большое ведро и отнес его к конюшне. Действовал почти автоматически – чтобы регулярно, изо дня в день делать то же самое, ум подключать не было необходимости. Потом он открыл ворота конюшни и взял под уздцы лучшую из своих лошадей.

Немолодая, но обладавшая тем, что Мокси было нужно более всего.

Выносливостью.

Мокси провел лошадь вокруг дома, привязал к главному крыльцу и вошел в дом с главного крыльца.

Банка с булавоуской исчезла. Чтобы понять это, не нужно было особо пристально вглядываться. Ясно, ее украл посланец. Маслянистые с виду, сияющие голубые крылья насекомого были в доме единственным цветовым пятном – первым, что бросалось в глаза. Конечно, это он, посланец, прихватил банку в качестве сувенира.

Ворюга!

Мокси прошел в спальню и вновь вышел на крыльцо. В руках его было одеяло и кривой металлический тычок для очистки лошадиных копыт. Взял зеленый мешок и подошел к лошади.

Потертое, но прочное седло было приторочено к стенке крыльца.

Свинский ворюга!

Мокси скатал одеяло и приторочил его к седлу, которое, в свою очередь, взгромоздил на лошадь.

В последний раз зашел в дом.

Чертов свинский ворюга!

На кухне Мокси прихватил хлеба, а во фляжку налил из кувшина воды. Оглядел в последний раз стены своего маленького дома и вышел.

Кэрол Эверс умерла. Точка. Говорила что-то про свои состояния. Красива в смерти, как была красива при жизни. Точка. Похороны через два дня. Точка.

Мокси взлетел в седло. Жаль, что посланец отправился не к северу – Мокси быстро бы его перехватил, с его-то старой клячей!

Но Мокси не имел права терять и минуты.

Два дня!

Мокси направился в сторону Большой дороги, чувствуя, как груз этих двух дней давит на его плечи и как время – словно притворившись воздухом – начинает утекать из его легких.

Траурный прием

Элеонор в своем обыденном платье пробиралась через группки стоящих гостей, наливала лимонад и кофе, одновременно удерживая в равновесии поднос с персиковым пирогом и бисквитным тортом. Когда с ней заговаривали, она односложно отвечала, большей частью соглашаясь с тем, что ей говорили: да, да… это ужасно… так молода…

Дуайт сидел в углу на высоком стуле, напротив возвышавшегося над столом фаршированного фазана, и приветствовал тех, кто пришел разделить с ним его горе. Его густые волосы были зачесаны назад, что разом изменило его обычный облик: беззаботный вид сменила угрюмая мрачность. Лицо его никогда не было чисто выбритым, и теперь густые седеющие усы нависали над щетиной, покрывавшей натянутую кожу его физиономии. Легкое брюшко поддерживал тугой черный жилет, из кармана которого свисала начинающая ржаветь цепочка от часов. Глаза его запали, чему виной были царивший в гостиной неясный свет, черный костюм и, как все прекрасно понимали, скорбь по жене, безвременно ушедшей в мир иной.

– Элеонор, – сказал он, когда девушка проходила мимо. – Дайте знать, когда вам потребуется что-то еще.

Элеонор кивнула. Поблизости находились гости, и Дуайт мастерски исполнял свою роль.

– Непременно, мистер Эверс, – ответила Элеонор. – Но, пожалуйста, не беспокойтесь о том, что нужно другим. У вас есть более важные заботы.

Дуайт задержал руку Элеонор в своих ладонях и кивнул. Рядом с ним стоял человек по имени Артур, специально нанятый распорядителем ритуала прощания. Не в первый раз работавший на Дуайта, Артур узнавал многих из присутствующих. Количество гостей его не удивило – Кэрол в Хэрроуз была женщиной известной и любимой многими.

У Эверсов был большой дом – стены каменные, в двадцать дюймов толщиной, выкрашенные в лимонно-зеленый цвет, гармонировавший с цветом окружавшей его растительности. Прием проходил в гостиной, где на каминной полке размеренно тикали часы. Камин давно не использовался и зиял пустой черной пастью. Лучи солнца вливались в гостиную через высокие окна, шторы на которых были сдвинуты вбок и подвязаны. Кто-то из гостей бывал в этих комнатах и раньше, а кто-то нет, и Дуайт отчетливо видел разницу – по тому, как человек трогал пальцами шторы, изучал висевшие по стенам фотографии, разглядывал потолок гостиной. Даже укрытый саваном смерти дом вызывал удивление и восторг.

Гости один за другим останавливались возле камина, на котором рядом с часами стояла урна с прахом матери Кэрол, Хэтти, – словно она имела непосредственное отношение ко времени и даже управляла им.

Сама же Кэрол, пусть для всех она и умерла, продолжала незримой тенью существовать в этом доме; ведь дом в конечном счете принадлежал ей, она заплатила за этот дом, она его украшала, в течение двадцати лет одухотворяла его своим присутствием…

Правда, Дуайт надеялся, что скоро тень Кэрол покинет это место навсегда.

Он повернулся и увидел незнакомку, которую сопровождал мужчина, также ему не знакомый.