Спасителей не выбирают - [86]

В общем, день, пока руки занимались полезным делом, и вечер Хаггар провел в раздумьях, и были эти раздумья исключительно приземленными и не самыми оптимистичными.

О собственном «героическом» поступке вне мира маг предпочел вообще на время забыть. Он не любил чувствовать себя идиотом, а воспоминания подталкивали именно к такому выводу. Даже если допустить, что кто-то (не будем показывать пальцем) вмешался в его сознание и помрачил его, это все равно не повод для оправдания. «Не понимаешь — не тронь» — главный лозунг любого нормального исследователя, да вообще любого нормального человека, а он вот полез без всякой задней мысли и не поплатился за это жизнью только благодаря чуду.

О Бруснике, к слову, тоже думалось, причем очень навязчиво, и эти мысли вызывали непривычную неуверенность. Совместные приключения окончательно сроднили его с этой рыжей дикаркой, а чувство привязанности к ней оказалось новым, непонятным и вызывало неприятное ощущение дезориентации, что, в свою очередь, почти пугало.

Это не было дружбой — слишком по-разному они смотрели на мир, слишком большой провал в знаниях и мировоззрении их разделял для появления подобных партнерских отношений. Хар по исключительно объективным причинам не мог воспринимать Бруснику равной себе, а для настоящей дружбы это необходимое условие. Скорее, относился он к женщине покровительственно, но и от чистой снисходительной опеки старшего над младшим его чувства лежали далековато. Для этого у Руси был слишком сильный характер, аргументированное, пусть порой и наивное, мнение по многим вопросам. А еще она была отнюдь не глупа. Хаггар же все это видел и не стремился воспитывать что-то в этой взрослой, сложившейся уже личности и вносить коррективы — она нравилась ему именно такой.

Но даже влюбленностью его отношение нельзя было назвать. С этим скоротечным чувством магу доводилось встречаться в юности, даже неоднократно, и ничего общего с нынешним состоянием оно не имело. Не было восторга и трепета, желания ловить каждый взгляд, улыбку, казаться лучше, чем ты есть, и совершать какие-то глупости «во имя дамы» — проще говоря, отсутствовало стремление «распустить хвост» и очаровать.

Хотелось, чтобы она была рядом. Спасала от одиночества, трогательно заботилась, задавала вопросы и с интересом слушала ответы. При любой удобной возможности по-кошачьи подныривала под локоть и уютно пристраивалась под боком, обнимая, прижимаясь щекой к плечу и щекоча шею и подбородок волосами. Ему нравилась ее улыбка, искренность, забавная домовитость и удивительная наивная рассудительность.

Хотелось оберегать ее от грозы и других настоящих опасностей. Делить с ней кров и пищу. Засыпать, чувствуя ее запах, и просыпаться, когда она начинает возиться рядом. Наблюдать, как укутывает изящную фигурку покрывало из шелковистых солнечно-рыжих волос, таких мягких и даже как будто теплых.

Хотелось, чтобы она была с ним не просто сейчас, сию минуту, а впредь. Всегда?

Он растерянно замер, бросил взгляд на шатер, где спала сейчас Руся и недавно отправленная отдыхать Вишня, и опять уставился в костер, хмурясь и пытаясь проанализировать последнюю мысль, отдающуюся непонятным тревожным теплом внутри.

Пожалуй, да. Всегда — слишком громкое слово, но в некотором обозримом будущем — точно. Если ему предстоит устраивать свою жизнь и быт среди кочевников — а других вариантов, похоже, нет, — он предпочел бы делать это с ней рядом.

«Однако очень похоже на брачные обеты…»

Хаггар иронически и несколько удивленно усмехнулся, но признал, что, пожалуй, да. Пожалуй, ей бы он сказал все эти слова вполне честно и даже от души.

Наверное, это что-то значило. Наверное, у этого чувства все-таки существовало название. Но Хар вдруг понял, что ему больше не хочется об этом думать и тратить время на глупые слова. Какая разница, как это называлось дома? Главное он сказал еще в гостях в соседнем мире: это его женщина, она должна быть с ним. Сейчас и впредь, а все остальное второстепенно. И, удовлетворившись этим выводом, Хаггар прогнал все прочие мысли и отправился в шалаш, спать. Завтра, все остальное — завтра, а на сегодня впечатлений и размышлений довольно.

Утро началось с хорошей новости: у теневика под боком зашевелилась, явно намереваясь выбраться наружу, Брусника. Пресекая возню, он крепче прижал женщину и только потом окончательно проснулся, открыл глаза и встретился с ее встревоженным взглядом.

— Как ты? — Вопрос они задали одновременно. Руся почему-то смутилась, а Хар скептически хмыкнул и сел.

— Со мной все нормально, а вот тебе стоит полежать, — первым заговорил он.

— Я хорошо себя чувствую, — запротестовала та, вновь попыталась встать, но получилось плохо, стоило приподнять голову, и перед глазами все поплыло.

— Ну-ну, — ехидно протянул Хар. — Лежи, выздоравливай, набирайся сил, а с завтраком и прочей ерундой я уж сам как-нибудь разберусь. А тебе еще Вишню надо в порядок привести или хотя бы попытаться.

— А где она? — снова всполошилась женщина.

— Слева от тебя, спит. Только не вздумай заниматься этим прямо сейчас!

— Хорошо, — смущенно согласилась Руся, которая именно это и собиралась сделать. Не лечить, конечно, сил на это не хватило бы, но, по крайней мере, осмотреть и выяснить, что с ней такое.