Спаситель мира - [242]

– Откуда такое название – «Долина-хранящих-камней»?

– Юс’сур мне ничего не сказал. Но вдоль склонов возвышались скульптуры. Десятки, да что я говорю, сотни атамидских голов, вырубленных прямо в скальных ступенях. Все они были развернуты лицом к долине и смотрели на нее серьезным и в то же время благожелательным взглядом. Большинство размером от метра восьмидесяти до двух с половиной. А некоторые почти четырехметровые.

– Как те, которые ты видел на плато, где Роберт устроил тебе ловушку?

– Да, но с той разницей, что там они все так пострадали от времени, что рассеянному путешественнику могли показаться просто скалами странной формы. А в этой долине некоторые изваяния были явно совсем недавними. Думаю, там за ними ухаживают и даже в отдельных случаях вырезают новые. Как бы то ни было, стоило мне их увидеть, и мне показалось, что я стою перед тысячелетней стражей.

– Перед хранящими камнями…

– Тогда Юс’сур объяснил мне, что «Долины-хранящих-камней» не просто кладбища, где хоронят или развеивают пепел отличившихся атамидов. По его словам, это не мертвые места. В них безусловно таится жизнь – для тех, кто способен ее увидеть. Ну… Как часто бывает с атамидами, я не уверен, что уловил то, что он хотел нам сказать…

Я прекрасно понимал, что имеет в виду друг. Часто я сам отступался, когда мне объясняли ту или иную традицию. Например, в прошлом месяце в Ук’харе организовали трогательную церемонию, чтобы вернуть реликвии А’а в его святилище, и во время этой церемонии один из мудрецов произнес длинную речь. Так вот, несмотря на мое приличное знание атамидского языка, добрая половина сказанного была выше моего понимания.

– Как бы то ни было, Юс’сур указал мне нависающий над долиной каменистый выступ. Ему не понадобилось больше ничего говорить, я понял, что момент пришел. Момент окончательно проститься с Клориндой… Я встал на самый край. Под моими ногами склон плавно спускался к лесистому провалу пятьюстами метрами ниже. Я осторожно открыл урну, держа ее в вытянутых руках. Потом, неожиданно, инстинктивно, если можно так выразиться, я помимо воли начал молиться: «Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, – Господи! кто устоит? Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою»[58].

По-прежнему стоя лицом ко входу в палатку и произнося заупокойную молитву, Танкред чуть заметно раскачивался. Наверное, он сам этого не осознавал. Хотя я не видел его лица, по голосу я чувствовал, какое глубокое волнение охватило его при воспоминании об этой сцене.

– Но я не смог продолжить… Слова, которые я слышал столько раз, отныне казались мне лишенными смысла, словно я услышал их впервые. Не знаю, сколько времени я оставался там, стоя у края пустоты, вытянув руки и кусая губы. Потом я сделал то единственное, что мог сделать. Я обернулся и попросил Юс’сура подойти ко мне. Когда он встал рядом, я попросил его прочесть ей атамидскую погребальную молитву. Он долго смотрел на меня, так долго, что я подумал, будто он мне откажет. Потом он повернулся к Хранящим камням, закрыл глаза и заговорил. Не своим мысленным голосом, а вслух. Голос у него был мягким, почти шепчущим. Конечно, я не понимал, что он говорит, но это казалось мне более уместным, чем любая человеческая молитва. И наконец, когда Предок поднял руки и возвысил голос, я перевернул урну и развеял пепел над пустотой. Клоринда, любовь моя, я тебя не забуду…

Голос Танкреда прервался всхлипом. Он плакал. У меня стоял ком в желудке и слезы тоже подступали к глазам.

– Почему? – слабым голосом произнес он. – Почему все должно было так закончиться? Я уверен, что она смогла бы перемениться. Я уверен, что она поняла бы…

Я не знал, что сказать. Все, что приходило мне в голову, было до ужаса банально.

– И что потом? – просто спросил я.

Танкред наконец повернулся. У него были красные глаза и мокрые щеки. Он вытер их рукавом.

– Я подождал, пока облачко пепла развеется, а потом мы спустились обратно. Я был так потрясен, что всю дорогу, пока мы не дошли до язе’эров, не мог произнести ни слова. Тогда Юс’сур встал передо мной, взял мои ладони и сжал их в своих. Я был удивлен его силой. Он пристально посмотрел на меня своими черными глазами и мысленно сказал: «Друг мой, никогда не теряй надежду…»

Неподвижно стоя у входа в палатку и глядя в пустоту, Танкред на мгновение умолк. Потом я увидел, как по его телу пробежала дрожь. Он развязал тесемки, которые удерживали свернутым полог над входом, и тот опустился сам, отрезав нас от внешнего мира. Из лежащей в углу вязанки дров он выбрал две ветки посуше и, подойдя к очагу, бросил их в огонь. Несколько секунд он дул на угли, чтобы по ним пробежали искры, потом снова устроился на ковре. Языки пламени лизнули сухое дерево, и оно с потрескиванием разгорелось.

– Уже поздно, – сказал он мне, прочистив горло. – Клотильда будет беспокоиться, что ты не возвращаешься.

– Не волнуйся, я предупредил, что зайду к тебе.

– Не думай, что ты обязан…

– Прекрати! – с улыбкой перебил я его. – Ничего я не обязан! Мне в удовольствие побыть с тобой. Напоминаю, ты завтра отбываешь, и ни ты, ни я не можем сказать, когда снова увидимся.