Спасите наши души - [38]

Павел не возражал: он просто не умел говорить с дядькой, отвращение охватывало его, когда он слы­шал скрипучий поучительный голос Поросятника.

Перед экзаменами медицинский институт проводил «День открытых дверей». Толпясь в вестибюле вместе с другими претендентами, Павел встретил знакомого парня из своей школы, который учился здесь.

— Обрадовался! Подумаешь, «открытые двери»! — пренебрежительно сказал тот. — Все равно вам, кроме аудиторий, ничего не покажут. Хочешь, я тебя в анатомичку проведу? Тогда поймешь, что к нему! — И он добавил с важностью: — Сейчас у нас там занятий нет, но я в анатомичке свой человек. Пошли!

Павел заставил себя согласиться. Все равно, если он сюда поступит, этого не миновать. Он почти ни­чего не успел увидеть. Какой-то человек с поблески­вающими инструментами в руках, подняв голову от того ужасного, что лежало на столе, крикнул:

— Кто сюда постороннего привел? Вы, Степанов? Убирайтесь!

Они выскочили во двор. Знакомый начал было смущенно объяснять Павлу, почему так получилось и когда можно будет попытаться снова. Но он вдруг остановился и поглядел на Павла.

— Да что с тобой? — спросил он. — А, понимаю... А мы здесь работаем, и нам хоть бы что.

И еще долго потом Павел не мог отогнать от себя того, что за одну минуту увидел в анатомичке.

Он собирался сдавать экзамены, но перед первым же это показалось ему бессмысленным.

Вот был отец, всю жизнь работал, перевязки де­лал на медпункте, лекарства давал, помогал врачу в больнице, жалел, что сам не стал врачом, радовал­ся, что Павел кончил школу, что поедет с ним на лод­ке к родным. И все увидят, какой у него сын. Смеял­ся, шутил, даже петь пробовал. Матери говорил: «Смотри, богомолка, мы там загуляем!» Отец под­шучивал над богомольностью матери, та стала ходить в церковь, когда отец был на фронте, попал в окру­жение и не присылал писем. Она и Павла крестила в сорок четвертом, когда тому было уже шесть лет. И пока отец не вернулся из армии, водила его с собой в церковь.

И вот поехали. Радовались оба. И вдруг случай­ность — и ничего нет: ни радости, ни человека, кото­рый радовался. Только расплывающееся дымное пят­но крови в воде.

Если это может случиться так быстро, если чело­век может исчезнуть так бесследно, какой смысл тог­да в том, что он жил? Значит, и он, Павел, вот так же, от случайности или от болезни, может исчезнуть завтра или через десять лет? Все равно! Разве годы имели значение? Знать об этом, помнить о том, что он увидел в анатомичке, и идти сдавать экзамены? Зачем?

— Очков не набрал, — соврал он дяде. — Домой поеду. Работать поступлю.

— Очков не набрал, это еще не горе. А вот за работу браться, какую ни попадя, тебе ни к чему. Пусть трактор работает, он железный! — сказал Милованов-поросятник племяннику. — Десять классов — университет не велик, но в вашем городке тоже поку­да еще на улице не валяются. Тем более ты Милова­нова сын. И люди в память ему тебе обязаны. Власти тоже. Выбери. За службу любую не берись. Чего в ней хорошего? Одни заведуют, другие завидуют. Пока оглядываешься, я тебе с матерью на жизнь де­нег дам. За вами не пропадет. Но оглядывайся с умом. Захочешь — посоветую. Ко мне решишь при­лепиться — не откажу. Умному всегда дело найдется.

...Павел вернулся домой.

Он не сказал матери, что даже и не пробовал сда­вать экзамены в институт.

— Не выдержал я, — объяснил он.

— Еще бы! После такой беды... — вздохнула мать и вытерла глаза. — Отдохнуть бы тебе, оправиться.

Сама она снова работала, только руку придерживала, когда нужно было что-нибудь написать, а сы­на захотелось поберечь. Все казалось, что он сла­бенький, а после смерти отца и вовсе сдал.

И Павел согласился подождать. Согласился, пото­му что, когда выходил из дому, чтобы поговорить о работе — а поговорить можно было и в ремонтных мастерских, и на обувной фабрике, и на пищекомбинате, — у него в душе поднималось такое чувство тревоги, как если бы он приближался к воде.

Одноклассники Павла все уже начали новую жизнь: кто поступил на работу, кто уехал в институт, кто пошел в местный техникум. Встречаться с ними, отвечать на вопрос: «Что делаешь?» — Павлу не хо­телось.

Вечера он проводил дома, а дни — в пустой чи­тальне у тети Зины, маминой младшей сестры. Тетя Зина сидела за столом выдачи книг, слушала радио, которое обязательно включала, когда в зале, кроме Павла, никого не было, и вначале с сожалением, а потом с осуждением поглядывала на племянника, нервно и быстро листающего книги. Тетя Зина уважа­ла читателей, которые книги читают не всякие и не вразброд, а по рекомендательным спискам. Она и Павлу давала такие списки: пока в школе учился — одни, когда кончил и к экзаменам готовился — дру­гие. А теперь он был ни то ни се — из школы ушел, на работу не устроился, она не знала, ни как с ним разговаривать, ни по какому списку направлять его чтение.

— Дуня, ты должна, наконец, повлиять на сы­на, — решительно сказала она сестре. — Не мо­жешь — я сама на него повлияю. Во-первых, мне в последнее время не нравится круг его чтения — вся­кое старье у меня выискивает, а во-вторых, когда он начнет что-нибудь делать?