Спасите наши души - [33]
— А вы здесь кто? — спросила Ася. — И почему вмешиваетесь?
— Благодарить меня следовало бы, не гневаться, — сказал Добровольский, то сильно налегая на «о», то забываясь и выговаривая слова по-обычному. — Вмешиваюсь по праву дружбы, единственно. Павлу Милованову я друг. — Он помолчал и добавил: — Так-то, искренняя моя.
— Почему это я вдруг ваша и какая у меня к вам может быть искренность?
— Обращение есть такое: старинное, почтенное, молитвенное, — смиренно сказал Добровольский.
— Молитвенное! Еще чего не хватало! — снова вспыхнула Ася и дернула плечом.
— А вы привыкайте, деточка, — снисходительно сказал Добровольский, — раз уж к Павлу интерес имеете. Как я понимаю, вы сюда не в музей приехали, а, как говорится, с серьезными намерениями.
— Почему вы меня допрашиваете?
— Кто я такой, чтобы допрашивать? Советую, искренняя моя, советую. На Милованова Павла в этих стенах большие надежды возлагаются. У него впереди стезя широкая. Пройдет время, неизвестно, к своей ручке допустит ли приложиться. Но сейчас по причине безмерного мудрствования стал задавать ненужные вопросы... Впрочем, этого вам не понять. Словом, вот что... Ссориться не будем. Сейчас вы отсюда ступайте и ждите его часика через два в здешнем славном граде. Знаете где? У входа на курсы киномехаников. Есть тут такое заведение. Придет. Помолится и придет. Только особенно на виду с ним не расхаживайте и не задерживайте его долго, — строго, словно бы имея на это право, сказал Добровольский. Потом он пошел от нее, медленно переступая с одной плиты панели на другую и все так же глядя себе под ноги, но вдруг остановился. — Пожелаю счастья, искренняя моя, — сказал он, и его светлые глазки скользнули по Асе. — Простить воспитанника Милованова нельзя, но понять можно. Как друг говорю. Как будущий друг дома.
И Ася вдруг поняла, как он на нее смотрит: так же, как смотрел на часы и на телевизоры на Арбате.
— Я не хочу с вами разговаривать! — резко сказала она. — Идите!
— Следовало бы добавить «с миром», — усмехнулся Добровольский и ушел.
Ну и друг у Павла!
Ее окликнула женщина с бидоном:
— Эй, девушка, семинарист тебе твой не сказал, поют они сегодня или нет?
— Ничего я тут не знаю, ничего, — почти крикнула Ася и стремительно пошла прочь.
Скорее отсюда! На воздух! На воздух! Она и была все время на воздухе, но в этих стенах ей было трудно дышать, может быть, потому, что все время сильно билось сердце.
Как хорошо было очутиться на обыкновенной улице обыкновенного маленького города! Передвижной театр музыкальной комедии оповещал о предстоящих гастролях. Громыхали телеги по мостовой. Визжали поросята, которых везли с рынка. Радио передавало репортаж о футбольном матче. Горком комсомола объявлением, написанным от руки, извещал, что производится запись молодежи, желающей ехать на новостройки Сибири. Большой фанерный щит напоминал, что вечером в клубе состоится лекция «Сон и сновидения», после которой будут танцы под духовой оркестр.
Ася прочитала все объявления и афиши подряд, купила в булочной, из которой вкусно пахло свежим хлебом, два пирожка и запила их стаканом воды с сиропом.
Потом она отправилась разыскивать курсы киномехаников. Около входа в здание курсов стояли принаряженные, пахнущие одеколоном парни в начищенных сапогах: будущие киномеханики собирались в город. Остановились, чтобы послушать репортаж о футбольном матче. Киномеханики поглядывали на Асю, заговаривали с ней. Один даже пожелал узнать, кого именно она ждет, и взялся его вызвать.
Ася отшучивалась, а сама думала, насколько было бы лучше, если бы Павел учился на каких-нибудь курсах вроде этих.
На стадионе в Тбилиси хозяева поля уже забили гостям два гола, а Павел все не шел. Когда он, наконец, появился и Ася быстро пошла ему навстречу, один из будущих киномехаников, который так и не отходил от нее, сказал:
— Дождалась все-таки.
А другой, поглядев на Павла, присвистнул:
— Попова невеста, оказывается! Ну что ж, доходней оно и прелестней.
Ася не оглянулась и ничего не ответила. Оглядываться было не к чему. Отвечать было нечего.
— Приехала, значит, — сказал Павел.
Нельзя было понять, звучит его голос радостно или тревожно.
— Как видишь! — с вызовом сказала Ася. — Приехала. И уже долго жду. И уже выслушала от твоего дружка, что приезжать было не нужно, а задерживать тебя нельзя. А ты мне что скажешь?
— Хорошо, что приехала. Я сам не свой. Места себе не нахожу.
— Что ж, мы так и будем тут разговаривать? Пойдем куда-нибудь отсюда.
— Пойдем, — согласился Павел. — Только куда?
— А уж этого я не знаю. Тебе виднее.
Они пошли по шоссе и скоро оказались на привокзальной площади. Около автобусной станции нетерпеливая толпа усаживалась в голубые и красные автобусы, перекрикивалась с водителями, лузгала семечки, покупала мороженое, пела. И только Павел был напряжен и молчалив.
На площадь стремительно выкатил и остановился огромный серебряный автобус с красными полосами вдоль бортов, с занавесками на окнах, с высокими спинками мягких кресел, которые были видны сквозь толстые стекла.
— Дальний, — догадалась Ася. — Красивый какой! Вот бы на таком поехать! Тебе бы хотелось?
