Спасенный рудник - [45]

— У нас говорят: сброшены.

— Правильно. Сброшены или сдвинуты, когда как. А то бывает, что сбросит, да еще и подвинет в сторону. Попробуй найти такое сброшенное крыло, если не знаешь, как лежат горные породы на всем участке.

— Да, дело замысловатое…

— Вот тут-то и пригодятся ракушки. В одном слое они есть, в другом нет. А если и найдутся, то каждый раз иные. По ним можно приблизительно определить возраст горных пород, а значит, и строение участка.

Горная выработка, по которой шли Тарасов и Устинов, была штреком, то есть шла по рудному телу. Она прорезала устойчивые горные породы и почти не имела крепи. Редкие стойки и поперечные лежни на них не мешали осмотру. Среди массы темно-серых, почти черных осадочных пород хорошо выделялась белесая полоса кварца толщиной в полметра.

Стеклянный, местами чуть жирный блеск кварца особенно хорошо выделялся в центральной части жилы, где было меньше разнообразных включений. Ближе к краям располагалось много рыжеватых пятен окислов железа и золотисто-желтых скоплений сернистого железа (пирита) иногда с медью (халькопирита), подернутых радужной пленкой с синеватым оттенком.

— Взгляните, Устиныч, — заметил Тарасов, отбивая образец, — вот вам доказательство. Обратите внимание, как идет выработка. Прямая как стрела, и жила все время посередине кровли. Мощность ее почти не меняется. Только местами отходят прожилки, да вот тут раздвоилась, обтекла кусок породы и Снова сошлась.

— Ну и что же из этого? — сказал Устинов, явно не понимая, к чему Тарасов завел такой длинный разговор. — На Кара-Кызе у нас почти все жилы, почитай, такие же.

— Вот-вот!.. Пошли к забою!

В забое жилы не было. Свет карбидок открывал ровно окрашенные темно-серые пустые породы. По трещинкам просачивалась вода, и только ее капли да ржавые пятна поблескивали на немой стене. Ни единого пятнышка кварца.

— Жилы-то и след простыл, Устиныч!

— Кончилась она. Выклинилась. Помню я эту жилу. Хорошее золото брали. Тут и вверху, и внизу все вынуто.

— Нет, Устиныч, не так все просто.

— Я же сам здесь работал, знаю.

— На какой работе?

— Дай бог памяти, пожалуй, из откатчиков уже вышел. Наверное, сам в забое стоял.

— В это можно поверить. Такие, как вы, работали, а те, кому смотреть полагалось, ушами щи хлебали.

— Почему же?

— Да потому, что если бы такая жила выклинилась, то на протяжении нескольких метров можно было заметить ее продолжение — след; пусть хоть трещинку с небольшим количеством кварца или полоску измененных пород, а этого нет. Шла, шла жила в полметра толщиной. До забоя дошла, раз!.. И нету. Кончилась. Так не бывает.

— Не сброс ли, думаете?

— А что думать — вот он, край жилы. Как ножом обрезана. По самому срезу есть отполированные участки, а трещина, по которой прошел сброс, видна и в кровле, и в стенке.

— А почему тут точно рубцы на ране.

— Наконец-то заметил?! Это, Устиныч, следы скольжения. Огромная сила сдавливала породы, пыталась согнуть, они оказались хрупкими, разорвались. По трещине поползли в разные стороны крылья нашей красавицы. Смотрите! Вот в трещине притерты пластиночки глины. Осколки пород под давлением перетирались в пыль, получилась глинистая смазка. Только здесь этой глинки мало. Было бы побольше, так и вы, и другие горняки наверняка сразу сказали бы: сброс.

— Выходит, не выклинилась она…

— Безусловно. Это сброс. Помните, я Корчмареву говорил.

— Слушал я, только думал, вы это вообще.

— Просто так разговаривать мне с ним нечего.

— А ведь и наши старики, Михаил Федорович, помнится, говорили, что искать надо. Только не верили им. Раз обрезало, значит, выклинилась. Ищи новую.

— Но у вас же на руднике был геолог.

— Как его? Тундров, что ли, по фамилии? Так он же пьяница, мы его в шахте и не видели. Правильно нонешний директор сделал, чуть ли не первым его с рудника выгнал. Но то другой разговор. Теперь, выходит, надо крыло искать.

— Больно быстро.

— Почему же, вроде бы все ясно?

— Мы с вами, Устиныч, знаем, что жила сброшена, а не выклинилась. Но… На какое расстояние ее растащило, в какую сторону — неизвестно.

— Разве нельзя определить?

— Можно. Только данных еще мало. Мне думается, что сброс небольшой, а вот фактов… мало!

— Разведку бы пустить.

— Не дешевое дело! Вот когда изобретут такую машину, чтобы за несколько дней во все стороны прощупать, тогда дело будет проще.

— Долго ждать. А если попробовать рассечку задать?

— Это мог Часовников или какой-нибудь другой хозяйчик, хищник. Захотел шахту — задаст, захотел штольню — тоже можно! Отвечает только своим карманом.

— Ответа, что ли, боишься, Михайло Федорович?

— Не то. Народные деньги опасаюсь потратить зря. Представь, что не получится. Делать, так наверняка.

— А если с народом посоветоваться?

— Пока сам толком не разберусь, никому и ничего говорить не буду. Одно дело думать, другое — доказывать. Я вот, например, считаю, что эта жила оторвана метра на три. Пройти бы вперед этим забоем метра два; а потом под прямым углом… Но ее могло оттащить и на десять, да не вправо, а влево. Вот тогда и будет мне цена, что старому венику.

— Так ведь здесь золото доброе шло. Если опять его откроем, сразу можно рудник на хорошее место вывести: и план будет, и рабочим заработки. А ты авторитет боишься подмочить.