Спасенный рудник - [20]

— Странно. Мне, Владимир Иванович, пришлось уже видеть некоторые горные работы на бывших ваших рудниках. Неужели они пройдены по методам, преподанным в Фрайбургской горной академии?

— Почему же. Условия могут быть разными. Все приходилось учитывать. Я не был особенно богат и работал не напоказ, не для выставки.

— Исходили из принципа, как бы побыстрее вырвать самое богатое, не думая о завтрашнем дне и тем более о тех, кто работает в забое, под землей. Вылезут после смены — хорошо; не вылезут — тоже ладно, как-нибудь обойдется!

— Горячи вы чересчур, Михаил Федорович, многого не знаете. У меня в шахтах люди не погибали по моей вине. Условия и оплата были не хуже, а иногда и лучше, чем у других промышленников. Об этом по всему краю говорили. Я первый среди здешних промышленников у себя на приисках союзы разрешил, чуть с полицмейстером из-за этого не поссорился.

— Вот как! Говорят, что вы и за ворованное с других приисков или рудников золото платили дороже на три копейки за золотник, чем ваши соседи.

— Имейте в виду вообще, что наша семья была далеко не богата. Мы всю жизнь сами работали. Не то что другие.

— Работа работе рознь!

— Почему же. Именно поэтому я и революцию как должное воспринял. Не бежал-с. В услужение пошел к новой власти. Вот так-с.

— Но люди-то вокруг не слепые, и они обо всем этом думают иначе. Находили и добывали золото не вы сами, а рабочие. И когда грянула революция, вы просто не успели или не сумели удрать, вероятно и денег было мало. Разве не так?

— Ну, это и бездоказательно, и оскорбительно, молодой человек.

Наступило долгое молчание. Собеседники нечаянно высказали то, что было у них на сердце, сказали много больше, чем следовало говорить в их положении, и теперь трудно было скрывать взаимную неприязнь.

Дорога шла на подъем. Лошаденка несколько раз останавливалась, тяжело дыша, и лишь после настойчивого понукания двигалась с места.

Тарасов соскочил с ходка и пошел в стороне, стараясь не видеть оставшегося сидеть Часовникова. Он уже жалел, что связался с ним. Конечно, старик знает здесь многое. Но какой от этого толк.

Молчание нарушил Часовников. Он заговорил тверже, чем обычно.

— Смотрю я на вас, Михаил Федорович, и удивляюсь. Молоды вы, хороши собой… Культурнее многих своих товарищей. Но вот почему же вы так возненавидели меня? А ведь я как раз мог бы вам куда больше других стариков пригодиться. Конечно, я бывший, но для вас нужный бывший… Не понимаю.

На этот раз Часовников говорил правду, если не считать аляповатого комплимента в адрес собеседника. Хочешь не хочешь, но сегодня он советский гражданин и даже сотрудник того же учреждения, «нужный бывший», который много знает и при желании мог бы передать знания. Известно, что за время работы в тресте Часовников показал несколько перспективных золотоносных точек, чем заслужил определенное уважение окружающих. Ссора была не нужна. Задача заключалась в том, чтобы извлечь из Часовникова максимальную пользу для общего дела, спрятать личную антипатию, как бы она ни была сильна.

— Не совсем так. Вы просто не разобрались, товарищ Часовников, — подчеркивая обращение «товарищ», ответил Тарасов, — просто мне стало обидно за себя да и за вас. Я был о вас лучшего мнения.

Такой тон разговора польстил собеседнику, и если он даже разгадал вынужденное отступление в словах Тарасова, то не подал виду.

Подъем кончился. Лошадь засеменила по пологому спуску, и Тарасов подсел на ходок.

— Мы отвлеклись, — заметил он, — вы так и не успели мне толком рассказать, как так у вас получилось в то время и почему разведка настолько выпала из поля зрения, что не удалось узнать о ее результатах. Наверное, совпала с очередной поездкой в Петербург.

Все это говорилось уже тоном доброй шутки.

— Не совсем так. В те времена моим главным рудником был Санташ; о его особенностях вы, наверное, слышали.

— Кварцевые жилы с небольшим средним содержанием золота и редкими, исключительно богатыми участками вроде «кустов». Это ведь в Калбинском хребте.

— Да, да! Сколько неприятностей и сколько удовольствий принесли мне эти самые кусты!

— Я несколько раз слышал, что у вас такие скопления богатой руды называли столбами. Если такое название соответствует истине, то, наверное, удалось заметить, что кусты расположены по какой-то определенной системе?

— Насчет системы сказать боюсь. Не замечал. Но отлично помню все, что связано с этим рудником… — Часовников замолчал, вспоминая. — Там можно было работать целый год, а то и два. Тянут выработку по жиле, встречая только плотный, почти безрудный кварц, переработка которого на обогатительной фабрике едва окупалась полученным золотишком. Потом вдруг совершенно неожиданно, знаете, с криком «Охрану в забой!» врывался десятник, и в один день добывалось золота столько, что оправдывалась работа всего рудника за пару, а то и больше лет. Помню, как-то я приехал на Санташ, чтобы прекратить работы. Дело было под вечер. А ночью разбудили. Все смеялись, что мне давно надо было приехать и припугнуть жилу.

— Опять не пойму вас, Владимир Иванович. Как это могло быть? Опытный разведчик, ученик одной из лучших в мире горных школ и вдруг не сумел разобраться в том, как, по каким причинам или хотя бы по каким направлениям образовались на вашем руднике эти самые столбы, кусты, пятна — как хотите называйте — скопления богатой руды. Не могут же они появляться без каких-то особых причин, сами по себе. Ни с того ни с сего в природе ничего не бывает.