Спасатель. Жди меня, и я вернусь - [2]

Да и что это за сверстники! Теперь Женька ходил в школу в соседнем поселке – пять километров туда, пять обратно, шесть – восемь часов в компании полновесных дебилов, с которыми не о чем поговорить, кроме пива, секса и скачанных из Интернета роликов, которые сняли и выложили туда точно такие же отморозки. К тому же новый коллектив встретил его достаточно прохладно – уж очень непрезентабельно он нынче выглядел. Девчонки воротили носы от одетого в обноски тощего жердяя, который и в лучшие времена не считал себя красавцем, а парни вели себя как бродячие псы, все время норовя сбиться в стаю и порвать чужака на ленточки. И порвали бы непременно, если бы до того, как всерьез увлечься программированием, Женька не посвятил два года своей молодой жизни занятиям боксом и еще три – дзюдо. А, да ну их всех в болото! Нашел о ком думать. Радоваться надо, что сейчас каникулы и до возвращения в этот зверинец, таким образом, остается еще почти неделя…

Он смел остатки снега с заднего бампера, без особой необходимости прошелся веником по обутым в низкопрофильную шипованную резину колесам и отряхнул припорошенную ледяными кристалликами одежду. Спортивный «ниссан» доктора Васильева стоял перед ним во всей своей сверкающей красе – золотистый, приземистый, обтекаемый, с раскосыми хрустальными фарами, хищно, как зверь перед прыжком, прильнувший к земле. Смотреть на него было приятно, и еще приятнее было осознавать, что утро, едва успев начаться, принесло верный заработок. За приведение своей машины в божеский вид Васильев всегда расплачивался сторублевой купюрой – многовато за такую пустяковую работу, но док был нежадный, да и зарабатывал прилично.

Поставив веник в уголок за крыльцом, чтобы прихватить его на обратном пути, Женька Соколкин быстренько выработал план дальнейших действий. Сначала он найдет свою драгоценную родительницу и поинтересуется, не нужна ли ей мужская помощь. Родительница, естественно, станет отказываться, так что фронт работ, как обычно, придется определить самостоятельно, по обстановке. Потом можно сгонять на кухню, вынести помои и, как водится, получить от поварихи тети Тани что-нибудь вкусненькое – желательно кусок жареного мяса, но на худой конец сойдет и пирожок, и тарелка украинского борща, который удается ей так, что язык проглотишь. Это для начала, а дальше будет видно, что к чему.

Он совсем уже было собрался приступить к осуществлению этого нехитрого плана, когда его внимание привлек глухой стук в оконное стекло. Задрав голову, он без труда обнаружил источник этого звука: за одним из окон второго этажа, сдвинув в сторону матерчатые планки вертикальных жалюзи, маячил, призывно маша рукой, главный врач пансионата Семен Тихонович Варламов. («Вон он, змей, в окне маячит, за спиною штепсель прячет», – немедленно всплыла в памяти весьма подходящая к случаю строчка из песни.) Сие, по идее, означало, что у Семена Тихоновича к Женьке имеется какое-то дело, – Женька даже догадывался, какое именно, потому что успел неплохо изучить здешние порядки (и беспорядки тоже). Кивнув в знак того, что призыв о помощи не остался незамеченным, он занес ногу на ступеньку, а потом, будто подстрекаемый каким-то мелким, но злокозненным бесом, не опуская головы, перевел взгляд на третье от угла окно второго этажа. Знал, что смотреть туда не надо, но все равно посмотрел, движимый примерно теми же мотивами, что и человек, постоянно щупающий кончиком языка дырку в зубе.

И, как и следовало ожидать, встретился взглядом со Шмяком, который, по обыкновению, торчал в окошке, нахохлившись, как старый филин, и обозревал окрестности – или, как он сам выражался, «вел наблюдение». Женька отвел глаза и опустил голову раньше, чем Шмяк успел поманить его своим толстым, как сарделька, пальцем, но это, увы, ничего не меняло. «Опять пристанет как банный лист», – с неудовольствием подумал Женька Соколкин и стал подниматься на крыльцо, сильно топая, чтобы сбить налипший на поношенные летние кроссовки снег.

2

Констатировав легкое сотрясение мозга и легкомысленно заверив, что оно, как и все прочее, до свадьбы непременно заживет, врач удалился, наказав одной из сопровождавших его сестер заполнить историю болезни, коль скоро пациент пришел в сознание и может, наконец, сообщить, кто он такой.

К некоторому разочарованию Андрея, на краешек его кровати присела не та из сестер, что была помоложе и посимпатичнее, а та, что постарше, лицом и в особенности фигурой сильно напоминавшая одетую в несвежий белый халат каменную скифскую бабу. Материал, пошедший на изготовление этой монументальной женщины, плотностью мало уступал камню – такое, по крайней мере, у Андрея сложилось впечатление, когда железная рама кровати жалобно застонала под ее весом. Пахло от этой феи не духами, а дезинфекцией пополам с табачным дымом, уловив запах которого Андрей немедленно со страшной силой захотел курить. На смену этому неразумному, с какой стороны ни глянь, желанию пришел могучий приступ тошноты, накативший, как мутная приливная волна. Андрея бросило в жар, голова у него закружилась, а в ушах зазвенело так, что он не расслышал вопрос медсестры.