Спасатель - [7]

— Хорошо, — обрадовалась Ася, — и на лодку хватит.

— Все-таки ты спятила. Ну зачем тебе лодка?

— Да ты не бойся. Я сразу отдам. Пальто заложу. Шубу.

— Слушай, — опять спросила тогда Лика, — а Ганин-то все-таки — он теперь что?

Ася не ответила.

— Может, тебе молчать пока?

— Нет, — сказал Ганин и покачал головой.

Они сидели по разные стороны раскройного стола. Было так тихо, что Ася хорошо слышала, как тикают у него на руке часы.

Потом он встал. Обошел стол. Сел рядом. Осторожно положил свою руку ей на плечо.

— Нет, — повторил будто с усилием.

Ася осторожно сняла его руку с плеча, положила на стол. Виновато встала. В дверях обернулась. Рассеянно тронула пальцем лоб.

— Да, — наконец ответила, будто бы удивляясь самой себе.

Ганин не пошевелился.

Сукно на столе было все исчерчено мелом. В углу стоял манекен, с дурацким достоинством выпятив грудь. Дребезжала под потолком лампа.

Лика стоит на стуле. Приподнимает на руках Асю. Ася отцепляет картину от стены. Старушка наблюдает снизу.

— Быстрее, — жарко шепчет Лика. — Не удержу.

— Сейчас.

Грохот.

Сначала непонятно, что именно упало. Как будто бы кусок штукатурки.

— Все в порядке, — говорит Ася, когда облако белой пыли порассеялось.

— Только с гвоздиком вытащилось, — протягивает старухе здоровенный, загнутый медный гвоздь. — И штукатурки кусок.

Старушка глядит вверх.

На месте Боттичелли — темное, невыгоревшее пятно.

— Ничего, — ободряет Ася. — Коврик повесить можно.

— Какой там коврик, — без выражения отвечает старушка и безнадежно машет рукой. Потом протягивает гвоздь Асе. — Возьмите. На него вы повесите. Гвоздь-то хороший. Старый гвоздь.

Ася покрутила гвоздь между пальцами.

В павильоне телестудии человек показывает фокусы. То из уха косынку вытащит. То изо рта — яйцо.

Вараксин глядит сверху, из аппаратной.

— Потерпи еще минутку, — просит Вараксин. — Скоро конец.

Паша, Бадейкин, Оля глазеют вниз с интересом. Андрей Николаевич Лариков тоже здесь.

Вилька держался особняком. Независимо сложив на груди руки, прислонился к динамикам — в стороне.

— Нового ничего нету? — тихо спросил Паша Ларикова.

— Есть немного. — Лариков вытащил из кармана синюю ученическую тетрадку, сложенную пополам. Отдал Паше.

— Спасибо.

Внизу, в студии, из дырявого ящика внезапно вылетели голуби, потом что-то пальнуло, и просыпалось конфетти. Фокусник был неистощим.

— Пойдем, я тебя с редактором нашим познакомлю, — сказал Ларикову Вараксин. Они вышли. Виля обернулся.

Сквозь круглое стекло окна, врезанного в дверь аппаратной, он увидел, как Вараксин подводит Ларикова к одиноко стоящему посередине коридора человеку и они начинают здороваться, нудно, по очереди, за руку. Виля подошел к Паше.

— Это чем же он тебя одарил?

Паша молчал, вроде бы не слышал, тупо уставившись перед собой.

— Тайны от импресарио, — огорчился Виля. — Нехорошо.

— Не растреплешься?

— Земли съесть?

— Ладно, — вздохнул Паша. — Ларь, видишь ли, давно стихи пишет. Просто так. И нам кое-что дает. Для песен. Мы из него репертуар формируем.

Виля опять оглянулся.

В коридоре все говорил Вараксин, Ларь и редактор слушали.

— Писатель тоже, — неодобрительно сказал Виля, разглядывая Ларикова через дырку в двери. — Инженер человеческих душ.

Фокусы внизу не кончались. Уже кудахтали куры, разбредясь по сторонам павильона.

Оля стояла рядом с Вилей.

— Мы, между прочим, незнакомы, — заметил Виля, вроде бы даже обиженно.

— Оля, — просто ответила та и, не жеманясь, протянула ладошку.

— Вильгельм, — церемонно встряхнул ладошку Виля. — Я надеюсь, вы у меня сегодня тоже будете?

— Она-то зачем? — вяло запротестовал Бадейкин, но Виля оборвал:

— В качестве моей подруги. Для украшения стола.

Заливая стекло, хлестал ливень. Дождь пережидали в парадном. Рядом, прислоненная к стене, стояла картина. Изображенная на ней девушка оказалась ростом с ними почти вровень. Издали даже чудилось, что их было трое.

— Что же это я делаю, Лика, а? — вдруг с изумлением спросила Ася.

Лика не ответила. Молчали. Дождь обильно лил по стеклу.

А в студии уже тревожно верещали зуммеры. Суетились люди. В аппаратной остались Виля, Лариков и Вараксин. Николай сел за пульт.

— Как живется, Тишин? — спросил Вильку Лариков.

— Вашими молитвами, — неприветливо прогудел тот в ответ.

— Готово? — нетерпеливо торопил в микрофон Вараксин, а снизу удивленно ответили:

— Они свет потушить просят…

— Как — потушить?

— Совсем…

— Иначе эффект смажется, — снизу пояснил Паша.

— А потом, говорят, вводить его надо медленно, на реостате…

— Просто Большой театр, — изумился Вараксин, а в микрофон сказал: — Ладно. Сделайте так, как они хотят.

Свет медленно погас. В аппаратной тоже стало темно. Потрескивая, светились синим экраны мониторов.

Внизу раздалась барабанная дробь. Издалека будто началась музыка. И с музыкой вместе в кромешной тьме павильона вдруг медленно зажглись экспериментальные Пашины штаны, призрачно и прекрасно отразившись в зеркалах на полу.

Общий свет прибывал.

Паша нежно вздыхал трубой. Звенел колокольцами. Трогал гитарные струны. Пел.

Вараксин глядел обалдело и даже с восторгом, Лариков изумлялся тоже.

Ася прошла тихим переулком. От воды, от росных трав уже начинал подниматься предвечерний туман. Вышла к дому, где квартировал Лариков.