Спартанский лев - [32]

Вот почему персы отняли у родосцев их боевые корабли, взяли заложников и обложили Родос высокой податью, как завоёванный силой. Мстительность и подозрительность у варваров в крови.

В конце своей речи Евксинефт предложил отказать в помощи родосцам, поскольку, по его мнению, в своей беде они виноваты сами. Воевать с персидским царём он считал делом не только бессмысленным, но и несправедливым: получится, что спартанцы сочувствуют беде родосцев, не принимая во внимание их вину перед персами.

Прочие эфоры единодушно согласились с мнением Евксинефта.

Среди старейшин такого единодушия не было. Многие из старцев, выступая один за другим, как могли ругали персов и выгораживали родосцев, настаивая на объявлении войны. Главным аргументом их было то, что сегодня персы хозяйничают на Родосе и Косе, завтра приберут к рукам остров Карпафос, тоже населённый дорийцами, далее захватят Крит, от которого до Пелопоннеса полдня пути по морю на быстроходном корабле.

   — Ионийцы потому и потерпели поражение от персов, поскольку не получили помощи из Эллады, — с осуждением сказал кто-то из старейшин, непримиримо настроенный против персов. — Варвары сровняли с землёй Милет, завладели проливами в Пропонтиде[87], подчинили своей власти все острова в восточной части Эгейского моря. Если бы в своё время Афины и Спарта, договорившись между собой, выступили на стороне ионийцев, то ныне нам не пришлось бы устраивать спор относительно родосцев, взывающих о подмоге.

Старейшины, которые не желали воевать с персидским царём, указывали на то, что если бы азиатские эллины вели войну с персами с большей решительностью и все дружно поднялись на варваров, то враги непременно были бы разбиты на суше и на море.

   — Ведь те же родосцы и косцы не участвовали в Ионийском восстании, — звучали голоса сторонников Евксинефта. — Вот и выходит, что родосцы навлекли на себя беду не потоплением финикийского судна в прошлом году, а тем, что не встали с оружием в руках против варваров вместе с ионийцами пятнадцать лет тому назад. Если у родосцев не хватило прозорливости тогда, значит у лакедемонян должно хватить прозорливости ныне. Коль мы ввяжемся в войну с персами, то нам придётся воевать одним, ибо большой помощи от родосцев и косцев мы не дождёмся.

Евксинефт предложил высказаться царям.

Первым взял слово Леотихид.

   — Если случится так, что спартанцы проголосуют за войну с персами и поручат мне командовать войском, сразу предупреждаю всех присутствующих, что победы в этой войне я никому не обещаю, — промолвил Леотихид, мрачно сдвинув брови.

Во всём облике Леотихида чувствовалось недовольство, его густые светлые брови слишком низко нависали над глазами, отчего взгляд казался хмурым. Крупный рот имел лёгкую кривизну, благодаря чему отлично получались усмешки и ухмылки. Глаза были чуточку удлинены к вискам, как это бывает у египтян, поэтому порой казалось, что Леотихид взирает на окружающих с прищуром. Впрочем, из-за своей близорукости Леотихид зачастую так и делал. Он был мощного телосложения, но при этом ни разу за свои тридцать девять лет не отличился на войне как храбрый воин или умелый военачальник. Главным недостатком Леотихида являлось то, что он был посредственным во всём. Но при необъятной лени и неспособности проявить себя вождём или полководцем Леотихид тем не менее обладал тщеславием, завистью и частыми приступами уязвлённого самолюбия.

Эфоры и старейшины прекрасно знали Леотихида, поэтому сказанное никого не удивило. Все ожидали, что скажет царь Леонид, обладавший такой массой достоинств, что единственным недостатком являлось пожалуй, родство с покойным царём Клеоменом, оставившем по себе дурную славу.

Поднявшись с трона, Леонид прошёлся взад-вперёд по небольшому залу, словно не зная, с чего начать свою речь. Одной рукой Леонид поглаживал небольшую бородку, взгляд его был устремлён и задумчив.

В герусии воцарилась тишина. С площади через небольшие квадратные окна явственно доносились взволнованные голоса спартанских граждан, которые, по всей видимости, не избежали встречи с родосскими послами и теперь дружно обсуждали события на острове.

   — При всём моём уважении к Евксинефту я хотел бы спросить у него, каково было бы его мнение, если бы на родосцах действительно не было вины в потоплении финикийского судна, — наконец промолвил Леонид, остановившись перед креслом, на котором восседал эфор-эпоним. — Могли бы тогда родосцы рассчитывать на нашу помощь в деле защиты своей попранной персами свободы?

Царь умолк, с ожиданием глядя на Евксинефта. С таким же ожиданием взирали на эфора-эпонима старейшины, сидевшие на длинных скамьях вдоль стен, и четверо других эфоров, восседавших сбоку от Евксинефта в креслах с подлокотниками из слоновой кости.

   — Даже в таком случае моё мнение осталось бы прежним, — твёрдо произнёс Евксинефт. — Дело не в вине родосцев, а в могуществе персидского царя.

Среди старейшин прокатился гул недовольства.

Леонид поднял руку, призывая к тишине.

   — Стало быть, дело вовсе не в виновности родосцев. Налицо самый обычный страх главы нашего государства перед персами, — вновь заговорил Леонид, обращаясь к старейшинам. — Тут говорили и про прозорливость, которой когда-то не хватило родосцам. В связи с этим я хочу заметить, а не повторим ли мы ошибку родосцев, отказав им в помощи сейчас, когда персидский царь ещё не добрался до Карпафоса и Крита? Почему наши союзники на Крите удостоились нашей помощи в войне против Кидонии, а Родосу многие из вас помогать не хотят, невзирая на племенное родство с ними. Разве это справедливо? Разве это достойно нашей воинской славы?