Спартанский лев - [28]

Вскоре пожаловали молчаливые слуги из дома сисситий, которые принесли доли от общей трапезы для Леонида и Клеомброта. Накрыв на стол, слуги удалились.

Симонид, повидавший на своём веку немало правителей и просто богатых людей, часто разделяя с ними застолье, не мог скрыть удивления скромностью обеда в доме спартанского царя. На плоских глиняных тарелках были разложены ещё тёплые ячменные лепёшки с тмином, козий сыр, порезанный тонкими ломтиками, куски варёной зайчатины. Для возбуждения аппетита, как обычно в Элладе, были поданы солёные оливки. Большое любопытство вызвало у Симонида какое-то горячее чёрное варево с довольно неприятным запахом. Слуги наполнили этим варевом две глубокие миски и поставили их на стол перед Леонидом и Клеомбротом.

Видя, что Леонид пригласил к столу и сына Мегистия, который себе налил из небольшого котла странной чёрной похлёбки, Симонид не удержался и шёпотом спросил у сидевшего рядом Мегистия, почему этой похлёбкой не угощают гостей.

   — Друг мой, ты не станешь её есть, — так же шёпотом ответил Мегистий. — Эта еда только для спартанцев.

   — Однако твой сын это ест. — Симонид кивнул на Ликомеда, который быстро орудовал ложкой, склонившись над миской.

   — За время, проведённое в Спарте, мой сын привык к пище спартанцев, ведь он молод и крепок в отличие от нас с тобой, — пояснил Мегистий. — Я же так и не смог привыкнуть к похлёбке из бычьей крови. Да извинят меня присутствующие за этим столом.

При последних словах Мегистий посмотрел на Леонида и его брата, которые ели чёрную похлёбку с не меньшим аппетитом, чем Ликомед.

Леонид кивнул Мегистию, тем самым давая понять, что его отвращение к пище нисколько не оскорбляет ни Клеомброта, ни его самого.

   — Я слышал о знаменитой похлёбке из бычьей крови, которую приготовляют только в Лакедемоне и больше нигде, — заявил Симонид. — Я хочу её попробовать.

Мегистий едва не подавился косточкой от оливы.

   — Ты с ума сошёл! — зашипел он. — Эта пища не для твоего желудка!

   — Я не могу, оказавшись в Спарте, не попробовать чёрную похлёбку, — гордо произнёс Симонид, любивший эффекты.

   — Противиться желанию гостя — да ещё такого гостя! — мы не можем, — сказал Леонид, обращаясь скорее к Мегистию, нежели к Симониду, он кивнул Ликомеду. Тот вылил из котла остатки похлёбки в глубокую тарелку и осторожно, чтобы не расплескать, поставил её перед Симонидом. Клеомброт, не скрывая уважения к такому поступку, протянул ему медную ложку в виде львиной лапы.

Мегистий, видя, что Симонид погрузил ложку в чёрное варево, демонстративно отодвинулся. При этом на лице у него появилось насмешливо-язвительное выражение: ты хотел этого, приятель, вот и получи!

С непроницаемым лицом Симонид отправил ложку в рот и проглотил её содержимое. Перед второй ложкой он откусил большой кусок ячменной лепёшки, который вдруг колом застрял у него в горле. Мегистию пришлось похлопать друга по спине, чтобы он не зашёлся в кашле.

-— Теперь ты убедился, что я говорил тебе правду, — не без ехидства заметил Мегистий, когда Симонид немного отдышался.

   — Убедился, — промолвил Симонид, помешивая ложкой в своей тарелке.

Несмотря на все усилия, больше трёх ложек ему осилить не удалось. Он был вынужден признать своё поражение, отодвинув от себя тарелку с чёрной похлёбкой.

Однако решимость Симонида попробовать исконное спартанское блюдо произвела благоприятное впечатление на Леонида и его брата. Они рассказали, что вот так сразу ещё никому не удавалось съесть даже полтарелки знаменитого супа. Самих спартанцев приучают к нему постепенно, начиная с четырнадцати лет, а женщин и вовсе не принуждают питаться этой похлёбкой.

   — Похлёбка из бычьей крови — еда для воинов, — сказал Симониду Клеомброт в конце трапезы, когда на столе стояли фрукты и вино, на три четверти разбавленное водой, в чернолаковой ойнохое[81]. — Эта похлёбка быстро восстанавливает силы и надолго утоляет голод. Однако в походах мы её не едим, дабы секрет приготовления не достался чужеземцам.

   — Повара, которые готовят чёрную похлёбку, не имеют права покидать Лаконику, — добавил Леонид.

Когда за окнами сгустились сумерки, в помещении зажгли светильники. Во время недолгой паузы, возникшей в разговоре, до слуха Симонида вдруг донёсся нежный женский голос, поющий жалобную песню под переборы струн. Встрепенувшись, поэт завертел головой: песня звучала где-то совсем рядом.

   — Это поёт Горго, моя жена, — сказал Леонид.

   — Какое дивное пение! — восхитился Симонид, знавший толк в музыке. — Царь, не покажется ли это дерзостью с моей стороны, если я попрошу твоего дозволения пригласить Горго сюда к нам. Пусть она споёт для нас.

   — Твоя просьба выполнима. — Леонид велел Ликомеду пригласить Горго в мужской мегарон.

Едва тот скрылся за дверью, как Клеомброт спросил, обращаясь к Леониду:

   — Пожелает ли эта гордячка петь для нас? Я не уверен, что Горго вообще к нам выйдет.

   — Прибежит! — усмехнувшись, промолвил Леонид. — Примчится, когда узнает, что здесь находится сам Симонид! Вот увидишь.

Прошло совсем немного времени. У оставшихся в мегароне даже не успела завязаться новая беседа, как Ликомед вернулся обратно.