. «Прибалтийские бароны» держались особняком и не были склонны к ассимиляции с местным населением; это была преимущественно городская культура, напоминавшая положение античного полиса в варварском окружении. Если в Финляндии, наряду с господствующим слоем шведских помещиков, были шведы — крестьяне и рыбаки, если в Галиции наряду с польской шляхтой была и польская беднота, то в Лифляндии, Курляндии и Эстляндии немцы составляли исключительно верхушку тамошнего общества. Имущественное и классовое разделение усугублялось традиционным высокомерием, чванством и неуступчивостью остзейцев. Немецкий историк Хатцель таким образом характеризовал тамошнюю систему отношений: «Немецкие патриции управляли прибалтийскими городами на манер средневековья. Они господствовали экономически и юридически в муниципалитетах и гильдиях, от членства в которых все остальные нации были отстранены, если не считать символического представительства. Официальным языком края был немецкий язык, на нем велись все административные и судебные дела и преподавание в школах. В старинном Дерпте был университет, исконно немецкий дух которого отличался от русских учебных заведений не в меньшей степени, чем мрачные готические башни Ревеля или Риги от Кремля»
>{868}. В Первую мировую войну культурное преобладание (или, по крайней мере, значительный вес) немцев в Восточной Европе стал открытием для немецких солдат, воевавших на Восточном фронте. В этих условиях миф Пруссии и колонизации Востока стал вновь приобретать популярность: грандиозная перспектива немецкого расширения на Восток стала для молодых немцев осязаемой, тем более когда в немецкие руки попала Польша, Прибалтика и даже Украина. В Первую мировую войну немецкие солдаты на Востоке везде наталкивались на следы немецкой колонизации — для некоторых из них, особенно для немцев с Запада, это стало откровением: им показалось, что духовное и культурное влияние Германии простирается до самой Москвы. Во многих отношениях так оно и было — уже не многие помнят, что после Второй мировой войны из Восточной Европы было выселено 12–14 миллионов немцев, составлявших некогда активный и продуктивный элемент населения этой части Европы. Немецкие националисты всячески раздували это обстоятельство, пангерманисты считали, что Россия должна отдать Германии Эстонию, Лифляндию, Курляндию и Жемайтию в обмен на львиную долю турецкого наследства. Генерал-квартирмейстер немецкого Генштаба Людендорф в 1915 г. назначил Альфреда фон Госслера шефом военной администрации Курляндии, в которой сразу было введено представительство местных немцев и создан ландесрат. Это свидетельствовало о стратегических планах немцев на эти земли. В 1915 г. Людендорф с иронией писал в МИД: «После того, как мы оккупируем всю Польшу, я создам в Литве и Курляндии новое королевство»
>{869}.
Брестский мир в глазах этих молодых немцев лишь формально утвердил фактически существовавшее положение, но немцы проиграли Первую мировую войну, и в Версале у них все отобрали. После Парижской конференции, завершившей Первую мировую войну, оказалось, что прибалтийские государства, Польша, Финляндия, Чехословакия и Румыния смогли извлечь пользу из поражения России от Германии и поражения Германии на Западе. Во вновь возникших в Европе государствах значительное немецкое меньшинство стало нежелательным и гонимым; его политические, экономические и социальные права стали зависеть от воли национальных правительств — теперь национальные принципы действовали уже против немцев. В глазах этих немцев западная по своему происхождению идея равенства и суверенитета национальных государств создала в Восточной Европе такой порядок, который по своему характеру был враждебен прежнему культурному и экономическому положению немцев в этом регионе Европы. Кроме того, в Германии многие были убеждены, что распространение Антантой собственных представлений о ценности национального государства на Восточную Европу — это трагическая ошибка, так как это противоречит социальной, культурной и экономической действительности и наносит непоправимый ущерб своеобразному национально-государственному развитию живущих там славян. Немецкие правые были убеждены в том, что славянский мир живет по отличным от Запада ценностям и законам. Часть этих немецких правых ратовала за объединение со славянами для борьбы против Запада (Ван ден Брук и некоторые другие младоконсерваторы), а большинство стремилось к восстановлению прежнего немецкого господства и продолжения колонизации. Тем более что пруссакам казалось, что поляки сами не способны наладить жизнь и работу в своем государстве. Немцы относились к полякам, как к людям некультурным, ленивым, а потому и бедным; письменные свидетельства этой характеристики поляков появляются уже в первой половине XIV в. Уже в XX в. некий прусский аристократ писал, что только под строгим и жестким руководством поляки способны на производительный труд, а без этого принуждения — они плохие работники. У пруссаков даже было устойчивое словосочетание для обозначения запущенного и плохого хозяйства: «польское хозяйство»
