Созвездие Стрельца - [8]

Ей жаль было каждого летнего дня вне Махры – странного места, которое и дачей-то можно было назвать лишь условно.

Она вынула из стиральной машины Маринины одежки. Да, неудивительно, что дочь сомневалась, надевать ли ей вещи блеклых цветов и необычных линий. Маринина одежда всегда была яркой по цвету и простой по форме: соблазнитльно глубокий вырез, обрамленный алыми маками на зеленом фоне; короткая голубая юбочка, желтый сарафан с открытой спиной… У каждого, кто бросит на все это взгляд, даже случайный и беглый, должно улучшиться настроение.

«И при этом мучается из-за какого-то ничтожества!» – сердито подумала Тамара.

Она и сама не понимала, на кого больше сердится, на дочь или на несуразные обстоятельства, на цепочку нелепостей, очередным звеном которой оказался этот бессмысленный роман. А может, на себя: давно бы ей следовало привыкнуть к тому, что с обстоятельствами, которых не можешь изменить, следует мириться.

Глава 5

По всей своей натуре, по очевидной потребности не зависеть от внешних обстоятельств, машину Тамара должна была бы водить обязательно. Но нехитрому этому делу так и не научилась.

– Нужда заставила бы, – объясняла она, если кто-нибудь удивлялся этому. – Но нужды не случилось.

Отсутствие в ее жизни нужды никогда не мешало Тамаре ездить в метро. Почему нет? Любой житель любого мегаполиса ездит, и доходы его не имеют при этом значения, и ничего в этом нет особенного.

Но некоторое время назад она вдруг поняла, что спускаться в метро в Москве больше не хочет. Это получилось как-то внезапно – ехала по Кольцевой линии, поезд остановился в туннеле, Тамара подняла глаза от книжки, обвела взглядом лица в вагоне и удивилась. Потом, уже на эскалаторе, специально вглядывалась в лица встречных, и удивление ее все возрастало.

«Когда это произошло? – думала она. – И почему я раньше этого не замечала?»

Вероятно, раньше этого и не было. Вот этого растворения, почти полного исчезновения в толпе тех людей, с которыми ей хотелось бы перекинуться парой слов. Их просто не стало! Как странно… Не стало улыбок в ответ на случайный взгляд, осмысленность исчезла из глаз. И вместо всего этого в привычном пространстве вагонов, станций, переходов воцарились равнодушие и враждебность – странное, странное сочетание! То есть были, конечно, отдельные люди, в основном молодые, которые скрашивали общую картину. Но в целом она стала теперь безотрадной – непонятно, навсегда ли; может быть, переменится.

«Вот переменится, тогда и буду ездить снова», – решила Тамара.

С того дня в метро она стала спускаться только в случаях крайней необходимости, в основном же ходила пешком или вызывала такси, благо это стало теперь несложно.

А в Махру привыкла ездить электричкой – полтора часа до Александрова, потом еще полчаса автобусом. И хоть вместо автобуса Тамара, конечно, подряжала на александровском вокзале машину, все равно дорога получалась хлопотной. Но Махра вообще была странным выбором ее жизни, и неудобный путь туда являлся лишь частью общей странности.

В электричке она читала или, глядя в окно, придумывала текст, который необходимо было написать, и по приезде писала его сразу начисто. Это было бы невозможно, будь она за рулем.

В общем, Тамара ни разу не пожалела о своем неумении водить машину.

Статья о «Путешествиях Живаго» в электричке придумалась легко и, как обычно, сразу вся, от первого до последнего слова. Вчера в музее на Волхонке Тамара долго разглядывала большой дубовый шкаф со старинными путеводителями. Он стоял прямо у входа, рядом с фотографиями, сделанными доктором Живаго – не выдуманным, а настоящим. Юный этот доктор успел объездить полмира до того, как революция заперла его в СССР, и на его снимках был Париж, Египет, Лондон, Марокко… Рядом с фотографиями Живаго висели картины Мане, Матисса, Мунка, Фромантена – те же пейзажи, те же страны. И большие старинные фотокамеры стояли в стеклянных витринах посередине зала, и пестрели афиши бюро путешествий Кука… Все это давало стереоскопический взгляд на мир, и в мире, представленном таким образом, был смысл и стиль.

Об этом Тамара и хотела написать, для этого и искала слова все время от той минуты, когда вошла в вагон на Ярославском вокзале, до той, когда уже открывала деревянные ворота, выходящие на пустое узкое шоссе возле деревни Махра.

Когда-то это называлось пансионатом комбината «Известия» и сюда давали путевки сотрудникам. Потом пансионат зачах, путевки давать прекратили, вывеску с ворот сняли, место стало называться просто Известиями, и приезжали сюда на лето теперь только те, кому по детским воспоминаниям или еще по какой-нибудь непонятной причине оставались дороги эти обветшалые домики на холме под соснами.

Никаких оснований, кроме птичьих прав, не имелось для того, чтобы здесь жили именно эти, а не какие-нибудь другие люди. Комбинат «Известия» был теперь представлен разве что несколькими пенсионерками, когда-то работавшими в литературных журналах или в типографии. Слухи о том, что скоро отсюда всех выселят, развалюхи снесут, а землю отдадут монастырю, который предъявляет на нее права в виде летописей времен Ивана Грозного, – ходили каждый год. Но ничего не сносили, никого не выселяли, домики продолжали ветшать, но не разваливались, а монастырь белел напротив известинского холма за речкой Молокчей.