Созвездие Стрельца - [7]

Гардероб у Тамары был такой, что дочь могла надеть из него не что-нибудь, а что угодно. Приблизившись к возрасту, который сначала пугал ее, а потом пугать перестал, Тамара по наитию стала выбирать для себя одежду определенного типа и лишь потом узнала, что, оказывается, существует правило: женщина за пятьдесят должна носить только те вещи, которые безусловно подходят и женщине на двадцать лет моложе.

– Бери, конечно, – кивнула она. – Ты на работу?

– Да. Прием, потом визиты. Ты чему улыбаешься?

– Своим мыслям. – Заметив в Марининых глазах огонек интереса – хорошо, что он появился! – Тамара пояснила: – Думаю: могла бы я выбрать на всю жизнь работу, самую что ни на есть любимую, но состоящую в основном из рутины?

– И что решила? – улыбнулась и Марина.

– Что в молодости могла бы, а сейчас – уже нет. Вроде должно быть наоборот, но вот видишь… Хотя, наверное, удивляться не приходится: по маминой жизни я даже предположить не могла, что можно обойтись без рутины. А потом оказалось, что вполне можно, если поставить перед собой такую цель. Глобально поставить, – уточнила она.

– Наверное, – пожала плечами Марина. – Только для меня это слишком сложно, ма. Я всего такого не понимаю, ты же знаешь.

– А когда маленькая была, понимала.

– А когда выросла, перестала.

Это правда. Когда Марине было шесть лет, все друзья Ивлевых говорили, что она, без сомнения, пойдет по маминым стопам – станет журналисткой, а может, и писательницей даже, не зря ведь роман уже пишет. Героями романа, который Марина писала в шесть лет, были два друга, Минэров и Джемперов, а также кот по имени Джарломан. Тамара считала, что такая фантазия не может быть у дочки случайной, но потом оказалось, именно случайной она и была. А Олег и сразу говорил, что это пройдет, и зря Тамара с ним спорила. Впрочем, разве она хотела, чтобы дочь пошла по ее стопам? Нисколько. Наоборот, радовалась, что Марина стала врачом. Если бы она еще замуж вышла и родила, Тамара была бы полностью на ее счет спокойна, и мысли о несбывшихся надеждах ей даже в голову не приходили бы.

«Может, детские те фантазии ей теперь и мешают», – подумала Тамара.

Как бы там ни было, говорить об этом именно сегодня было бы жестоко по отношению к Марине, да и бессмысленно. Вряд ли она сейчас же отправится на поиски мужа или хотя бы отца для своего ребенка.

– Когда папа возвращается? – спросила Марина.

Она стояла у открытого шкафа и перебирала платья, юбки, брюки.

– Через три дня, – ответила Тамара.

– А где он?

– В Томске.

– Вот это? – Марина сняла с вешалки серые шелковые кюлоты и блузку из бледно-голубой тафты. – Или мне такое не пойдет?

По ее рассеянному тону было понятно: для нее сейчас не имеет значения, куда уехал отец, и так же неважно, пойдет ей та или другая одежда. Это Тамара понимала, но не понимала, что с этим делать. Да и ничего не сделаешь, само со временем развеется, может.

– Почему тебе это не пойдет? – спросила она.

– Брюки укороченные… Я такие никогда не носила. И крой у блузки странный – рукава какие-то разные… И цвет слишком блеклый.

– Потому и странный крой, что блеклый цвет. Это специально так сделано – одно другое уравновешивает, – сказала Тамара. – И почему тебе не носить кюлоты? С твоей внешностью можно носить что угодно.

Она всегда знала, что Марина только кажется похожей на нее – цветом глаз, волос. На самом же деле общего в их внешности очень мало. В Тамаре нет ни капли очарования – в том смысле, в каком его понимает большинство людей; не зря ей даже в детстве, в школьном театре, давали роли Снежной королевы и подобных же красивых, но необаятельных персонажей. А Марина у большинства людей вызывает мгновенное расположение, потому что именно такой они в детстве представляли сказочную принцессу, милую и нежную.

– Да, правда, – кивнула Марина. – Не все ли равно? Кюлоты так кюлоты.

Она переоделась, причесалась, надела туфли на высоком каблуке, но краситься не стала; это Тамара отметила. Движения ее были такими же рассеянными, как тон. Может, все-таки надо было спросить, что у нее произошло с тем мужчиной. Но Тамара не могла вызвать в себе хотя бы тень интереса к этому, а потому и спросить об этом не могла. Не хотела, чтобы Марина почувствовала фальшь в ее вопросе.

– Машину я разгружу, – сказала Тамара уже ей в спину. – Одежду твою повешу сушиться.

– Ага, спасибо, – не оборачиваясь, кивнула та.

– Но потом уеду, – предупредила Тамара. – Если тебе не срочно, оставь все на вешалках, Катя через три дня придет и погладит.

Пока Марина была маленькая, Тамара не разрешала ей оставлять помощнице одежду для глажки, посуду для мытья и постель для уборки – считала, что девочка должна научиться все делать по дому сама. А теперь уже и непонятно, так ли это важно, как казалось тогда.

Марина ушла. Не спросила даже, куда мама едет, надолго ли. Но странно было бы обижаться сейчас на ее безразличие. Пусть забудется неудавшийся роман.

Тем более что уехать Тамара собиралась в Махру, ничего особенного. Она и не приехала бы оттуда в город, если бы вчера не открылась выставка «Путешествия Живаго» в Пушкинском музее. Написать об этом было необходимо, хотя, на Тамарин взгляд, открывать такую необычную выставку, когда не окончен еще мертвый летний сезон, было неправильно. Но открыли когда открыли, и вчера она внимательнейшим образом все осмотрела, сфотографировала, а сегодня вечером собиралась отослать в редакцию текст, и не обязательно было это делать из Москвы.