Сожги в мою честь - [32]

— Куда вы клоните? Собираетесь начать охоту на ведьм?

— Нет, конечно, майор. У половины полицейских правые убеждения, у остальных — левые, двадцать процентов — франкмасоны, и я уважаю ваши взгляды… Я прошу об услуге именно активиста партии.

Паскаль опустился на стул, заинтригованный речью.

— Допустим, я могу ее оказать — чего вы хотите?

— Попридержите Гутвана… Мне известно, что он ваш однопартиец.

— Допустим… Что дальше?

— В прошлом он мешал нам спокойно работать. Не желаю, чтобы это повторилось в деле Йозевича. Статьи журналиста могли бы повредить поискам истины.

В подтверждение своих слов Антония показала последнее произведение Гутвана. Казалось, в описание убийства Бонелли и его громилы тот вложил всю душу и все чернила. Писанину завершала скользкая фразочка: «Раввин, замеченный свидетелями, до сих пор не обнаружен».

Этого оказалось достаточно, чтобы Паскаль поменял мнение.

— У вас есть план, как притормозить его перо?

Антония филигранно обхаживала Каршоза — сам Макиавелли был бы ошеломлен ее хитростью.

— Я буду опрашивать родственников жертв пожара в «421».

— О! Намерены порыскать среди простого народа?

— Для отвода глаз, майор! Арсан, великая жрица БРБ, занимающаяся делом, сданным в архив, — такая фишка непременно привлекла бы Гутвана.

— Ммм… А чего вы ждете от меня?

— Чтобы вы навели его на мое «расследование». И на какое-то время он оставит вас в покое. Все, чего прошу, это заставить журналиста поверить, что ваше дознание — второстепенное, что-то вроде ложной цели — типа отвлечь внимание от моего дела. Он не должен упоминать о раввине, иначе статьи спугнут нашего дружка-приятеля в конце концов.

— Если это вообще убийца.

— Вот именно. Поскольку у нас нет доказательств, подстрахуемся… К тому же есть и более серьезная проблема.

— Какая?

— Журналист начнет копать про раввина — выйдет и на Вайнштейна. И я уж молчу про Рефика, который подкармливал Йозевича.

— Гутван не дурак — обвинять, не приняв меры предосторожности.

— Вам обязательно придется вести розыск по злачным местечкам Еврея и Турка, Гутван это пронюхает. И если начнет, не дай бог, дергать Вайнштейна — налетит вся еврейская община. А примись он за Рефика — и великий муфтий со своей кликой намылят нам холку. Моя позиция четкая — ни тех, ни других в этом грязном деле.

Доводы Арсан встревожили Паскаля, он не знал, что и думать. Обмозговав их со всех сторон, он принял решение:

— В деле Рефика все долго гадали, кто осведомлял Гутвана.

— Да, был «крот», подрывавший нашу работу.

— Немало людей было уверено, что стучал полицейский. И если теперь у меня получится слить журналисту нужную нам информацию, это будет означать, что и раньше я такое проделывал. В деле с грузовиком, скажем. А мне не улыбается загонять себя в ловушку.

Страхи майора были напрасны: виновного в утечке давным-давно перевели без особой огласки на островок с дождливым климатом, где тот служил, забытый всеми. Антония знала осведомителя, но не могла назвать. Доверить эту информацию Паскалю — такое не укладывалось в ее схему. Романеф предвидел и подобный поворот разговора.

— Что вы делали с субботы по понедельник, майор? Меня особенно интересует воскресенье и понедельник.

— Не понимаю вопроса.

— Ответьте и увидите, к чему я клоню.

— Отдыхал — рыбачил на щуку и сидел у телевизора.

— Кто-то может подтвердить ваши слова?

— Я живу один. Кроме кота, никто.

— Значит, вас могут заподозрить в совершении этих трех убийств.

Паскаль чуть не взорвался от хохота. Арсан бредит! Майор был тертый калач и просто отмахнулся от ее угрозы.

— А каковы мотивы? Сгораю от нетерпения.

— Им уже десять лет, майор, как и драме «421».

— Я к той истории никаким боком. При всем моем уважении, комиссар, здесь у вас не выгорит.

— Десять лет назад вы попали в перестрелку, напарница получила пулю, прикрывая вас, и умерла на ваших руках. Новичок Сандрин Амон, двадцать четыре года. Вы сделали все, чтобы уберечь ее, как считаете? Кой-кто болтал, что вы были любовниками…

Задетый за живое, Паскаль сорвался с цепи и послал к черту субординацию. Наплевав на последствия в самом вульгарном смысле слова.

— Клал я на вас, Арсан! Роетесь в дерьме, гестаповская овчарка!

— Нет, полицейский, как и вы, майор. Тот, кто должен все помнить… а я помню, как вы поклялись отомстить.

— Откуда вам известно? Мы же тогда не работали вместе.

— Читала ваше личное дело. Вас же даже заставили посещать психолога…

— Это все?

— Не все! В той истории фигурировали и корсиканцы, и Вайнштейн, и Рефик. Странно, правда?

Паскаль кусал губы, удерживая рвущиеся оскорбления.

В глубине души майор знал, что Антония права: он любил Сандрин и все еще винил себя в ее гибели. Почему он из кожи вон лез, чтобы закалить напарницу? Потому, что та не вызывала особого доверия у бывалых коллег.

Слишком юная, слишком хорошенькая, слишком кукольная внешность.

Обаяние — физический изъян в глазах тех, кто его лишен.

Чтобы заткнуть рты насмешникам, Паскаль брал Сандрин на вызовы чаще, чем других. Все шло нормально до того проклятого дня, до приказа следить за машиной курьера — рядовая операция. Осведомитель сообщил полиции о перевозке кучи липовых паспортов. Кто был клиентом? Бонелли? Вайнштейн? Рефик? Стукач знал только имя изготовителя фальшивок.