Я понял, что нас каким-то образом обнаружили, и это мой спутник дрался с кем-то у входа, а затем убежал, то ли спасаясь, то ли уводя погоню.
Я выполз из норы и тут же наткнулся на неподвижное тело, руки попали в липкую лужу.
* * *
Послышались голоса, это возвращалась погоня. Судя по злым гортанным выкрикам, им не удалось догнать беглеца.
— Надо все проверить!
Вспыхнул факел, и группа людей с ножами и короткими пиками принялась осматривать норы. Я пополз прочь, но силы оставили меня, и я потерял сознание. Пришел в себя от острой боли, пронзившей бок, но сдержался — не закричал.
— Эй, посмотри, здесь еще один дохляк, не из наших!
— Это из вчерашних пришлых. Притащились откуда-то трое, их в стороне поселили, уж больно воняет от них, терпежу нету. Чувствуешь, как от него тоже смрадом несет?
— Точно, дышать нечем.
— Дохлый он?
— Ага, весь в крови.
— Ну, и брось его к чертям. Завтра его шакалы растащат.
* * *
… Тонкая струйка прохладной воды смочила мои губы, протекла по непослушному языку и, наконец, достигла горла. Я закашлялся.
— Ну, значит, живой… Попей-ка еще водички.
Внимательные серые глаза, насупленные брови, широкий нос — мой вчерашний спутник.
— Дай-ка я тебя осмотрю пока…. Только бок проколот, но, похоже, ничего внутри не задето… Будем отсюда выбираться.
Он опять взвалил меня на плечи и пошагал к дороге. На обочине он усадил меня возле небольшого камня, положил рядом небольшой сверток и поставил кувшин с водой.
— Здесь немного еды и вода. Оставляю тебя до вечера, постарайся набраться сил. Сейчас я пошел на свою делянку. Вернусь немного раньше, чем пойдут поденщики. С этого места мы успеем с тобой дойти до города. Только ты должен идти сам, иначе стражники не пропустят… Приказ: больных в город не пускать.
Глава вторая. Я — ОН — ОНИ
Я
В город мы успели войти с последней толпой поденщиков. Помог еще и припозднившийся караван. Протиснувшись меж двух повозок, мы благополучно миновали стражников.
Свернув в ближайший переулок, я опять привычно перевалил чужеземца через плечо и скорым шагом направился к дому, иначе мы рисковали добраться до него лишь далеко за полночь.
Войдя в свою хижину, я опустил чужеземца на пол и посадил его к стене. Лавка у меня была лишь одна, да и сажать его на нее не было смысла: он все равно бы свалился, так как был в беспамятстве.
Я зажег масляный фитиль, мерцающие блики которого осветили небогатое убранство моего жилища: стол, лавку, грубо сколоченную постель, старый сундук, несколько плетеных корзин. Я растопил очаг и поставил греть воду. Порылся в сундуке и подобрал для своего нежданного постояльца заплатанную, но еще крепкую и чистую одежду.
— Эй!
Он не отвечал. Впалые щеки, казалось, еще более ввалились, дыхание было тяжелым и прерывистым. У него начинался жар.
Я начал его раздевать. Ветхая одежда расползалась под руками, превращаясь в груду вонючего тряпья. Я бросил его в огонь — смрад заполнил хижину.
Он был худ неимоверно. Оставалось только удивляться, как еще теплилась жизнь в этом скелете, обтянутом покрытой струпьями кожей. Рана на боку нагноилась и воспалилась, видимо, попала грязь.
Я положил его на лавку, налил в таз горячей воды и принялся его мыть травяной мочалкой. Отмытый от грязи и крови, он мало чем изменился — это был тот же скелет, только чуточку светлее и уже не вонял так неимоверно, как раньше.
Потом достал нож и стал калить его на огне. Подошел к лежащему на лавке.
— Потерпи, друг. Сейчас тебе будет очень больно, но иначе нельзя.
И приложил раскаленное лезвие к ране на боку. Несколько секунд он бился подо мной с силой, невероятной для такого высохшего тела, выкрикнул несколько слов на незнакомом языке и затих.
Я осмотрел обработанную рану и остался доволен своей работой: прижег я достаточно глубоко, и вероятность того, что удастся избежать заражения крови, была достаточно велика. Наложил на рану повязку и переложил его на постель.
Приготовил отвары из трав, наскоро поужинал и улегся на лавке.
Спал плохо, потому что приходилось часто вставать, смотреть за больным. Тот метался в жару и постоянно что-то говорил. Язык был мне незнаком, и я ничего не понимал.
К утру жар утих, и я пошел на работу, оставив у изголовья больного еду и травяные отвары.
Вернувшись вечером, я не без некоторого опасения вошел в свою хижину. Но страхи оказались напрасны. Он был в сознании и молча смотрел на меня. К еде так и не притронулся, но отвары почти все выпил.
— Вот это ты зря. Тебе есть надо.
Он по-прежнему молчал.
— Слушай, я так и не пойму, говоришь ты по-нашему или нет? Понимаешь, что я говорю?
— Понимаю.
Голос был низким и хриплым. От неожиданности я поперхнулся водой.
— Ну, и хорошо. А то всю ночь чего-то говорил на непонятном языке. Ты откуда?
— Издалека.
— Не хочешь говорить, не надо. Я человек не очень любопытный. Куда идешь, тоже не скажешь?
— Я уже пришел.
— В смысле? Сюда, к нам пришел? А чего делать? Здесь люди тоже тяжело живут.
— Везде живут плохо.
— Так чего же сюда?
— Так надо. Небеса послали… Точнее, Отец наш небесный.
— Чего? Какой еще отец?
— Тот, кто нас создал, и кто нас любит.
— Я ничего не понял.
— Потом поймешь. Я тебе все расскажу.
