Не знаю, был ли это действительно Его ответ, или я отвечал сам себе, но я вдруг почувствовал спокойствие и уверенность. И их не поколебали даже пришедшие издалека слова:
«Он наговорил тебе про разные Истины? И ты веришь в эту чушь? Ты веришь в то, что Добро, привнесенное тобой в этот мир, не превратится в Зло? Как ты наивен, мне жаль тебя».
И, помедлив, еще:
«Впрочем, у тебя будет время подумать. Правда, не сейчас. — Через две с небольшим тысячи лет ты, облеченный полномочиями и с незамутненным взглядом уверенного в Истине, получишь право снова прийти к этим несчастным, чтобы вновь обмануть их. И тогда у тебя будет возможность сравнить эти истины, что ты несешь сейчас, с теми истинами, что ты принесешь потом… А я — терпелив, я умею ждать».
* * *
… Как-то через меня вновь пробилось голубое сияние. Я уже довольно сносно передвигался по хижине и к приходу Иуды с работы готовил немудрящий ужин. Мы по-прежнему мало разговаривали, но в этот раз Иуда довольно резко заявил:
— Прекращай свои колдовские штучки. У себя дома я их не потерплю. Хотя бы просто потому, что я это не люблю. Не говоря уже о том, что вокруг полно шпионов, и я не хочу быть повешенным или распятым.
Пришлось мне рассказать ему о молнии, о выплавленном в камне кресте, о воле Небес. Против ожидания, его более заинтересовал рассказ не обо всем этом, а о тибетском монастыре.
— И чему там учат?
— Быть собой. Управлять своими чувствами, эмоциями. Понимать мир.
— И ты его понял?
— Нет, не успел. Иногда для этого и целой жизни недостаточно. Мой Учитель мог управлять силами природы, ему были подвластны время и расстояние. Я не успел этому научиться.
— Почему же ты ушел?
— Я ведь говорил тебе: на то была воля Небес, воля Всевышнего. Я должен рассказать людям, как им жить дальше.
— Почему ты?
— Не знаю.
— И как же людям жить дальше?
* * *
Несколько вечеров я рассказывал Иуде о тех истинах и тех заповедях, которым учили меня в моих снах-видениях. Он не задал ни единого вопроса. Когда я, в конце концов, замолчал, он неожиданно спросил:
— Где находится монастырь? Расскажи дорогу.
— Зачем?
— Хочу туда уйти. Я не желаю, как тупая скотина, подохнуть на этих проклятых полях.
— Ты не можешь туда уйти.
— Почему?
— Ты нужен здесь. Я тебе уже говорил, что Всевышний выбрал и тебя тоже. Ты занимаешь важное место в его планах…
— Откуда ты это знаешь?
— Он дал мне это понять.
— Зачем Всевышнему нужны ты и я, чтобы воплотить свои планы? Если он всемогущ, то и так все может сделать без нас.
— Скоро мы узнаем, зачем Ему это надо.
ОНИ
Внешне вроде бы ничего не изменилось. Иуда по-прежнему работал на полях. Он так же без устали махал мотыгой, так же очищал землю от камней, так же брел после работы в толпе запыленных и усталых людей.
Но мысли его витали далеко, взгляд часто становился отсутствующим, и он все чаще замирал с опущенной мотыгой, полностью уйдя в себя. При этом он начинал что-то бормотать, словно споря с кем-то невидимым. Такое изменение в поведении пугало соседей по делянке еще более, чем когда он раньше бешеным и ненавидящим взглядом озирал окрестности и изрыгал какое-нибудь ругательство. Новое поведение Иуды заставляло их всерьез опасаться за его душевное здоровье. Тем более, что случаи помешательства прямо в поле под палящим солнцем случались.
Однажды Иуда до того ушел в себя, что его обычное бормотание превратилось в довольно членораздельную речь: «Говоришь, Бог любит нас всех? Но что же это за любовь такая, когда один имеет все, купается в роскоши и довольстве, а другой подыхает с голоду под забором, как бездомная собака? Говоришь, что всем воздастся по делам их? Когда? После смерти? Но как об этом узнать сейчас? Будешь жить в надежде на то, что после смерти станет лучше, что получишь избавление от мук и вечное блаженство, будешь исполнять заповеди и надеяться. Надеяться на жизнь вечную. А где доказательства всего этого? Где доказательства, что фарисей, торгующий в храме, попадет в Геенну огненную, а бедняк Иона попадет в Рай?»
— Куда, говоришь, я попаду? И что там будет?
Иуда, оборвав монолог, с непониманием глядел на стоящего рядом поденщика, который явно от него чего-то ожидал. Да и другие соседи, опустив мотыги, с любопытством смотрели на них.
— Чего тебе, Иона?
— Ты сказал, что я попаду в Рай. И еще ты сказал, что нас ждет блаженство после смерти. Ты знаешь больше нас. Расскажи, нам всем интересно.
— Ничего я не знаю.
— Неправда. Ты последнее время стал странным. Говоришь сам с собой. Мы уже стали бояться, не сходишь ли ты с ума.
— Ничего особенного. Просто жара. Давай работать.
К ним подошел еще один поденщик.
— Меня зовут Лазарь. У тебя, Иуда, хоть нет семьи, ты отвечаешь лишь за себя. И то ты ненавидишь эту беспросветную жизнь. А представь, каково нам. Знать, что то же самое ожидает и наших детей, и наших внуков. Наши силы кончаются. Нам нужна хоть какая-то надежда.
— Какую надежду могу дать вам я?
— Твои слова, Иуда. Мы никогда раньше такого не слышали.
— Это не мои слова, Лазарь.
— Это слова того чужеземца, что живет сейчас у тебя?
— Какого чужеземца?
— Не бойся, Иуда, среди нас нет римских шпионов. Разреши прийти послушать чужеземца. Мы будем очень осторожны. Пожалуйста, Иуда.
