Союзпечаль. Стихотворения - [9]

когда она только отцвела.

если б не он, как прообраз точки отсчета,

начального числа,

тихих птиц,

остановившихся поездов и матчей —

все вокруг существовало бы молча.

я бы до сих пор ощущала мир черно-белым.

и сейчас, когда больше не остается веры,

не остается ничего,

что можно воспринимать всерьез —

я закрываю глаза и вижу шумящий лес,

и так больно,

словно бы кто-то в глазницы льет воск,

горячий воск,

разъедающий радужку.

и она замолкает.

и гаснут лампочки.

2015

король времени

я не читала в тебе ничего о войне,

но многое о любви.

зимы так длятся… в небе цветут снегири.

тому, кто стучал, обязательно отворят,

тому, кто так ждал, больше нечего ждать.

как страшен король времени, как он лют.

он убьет ваших стариков и женщин,

возьмет их хлеб,

разольет по городу терпкий ветер лип,

темнотой наполнит воды реки.

армии его безжалостны, велики

земли глаз твоих превратят в пески.

я не читала в тебе ничего о войне,

но многое о любви.

говорят, это что-то неуловимое,

вроде чувства, когда с раны снимают швы,

запаха осени, звезд, листвы

опавшей, вырабатывающей тепло.

как птица, оставшаяся без крыла,

идет человек по земле один.

яблоки, лишенные сердцевин

истлевают.

прах к праху.

2016

восток это мы с тобой

только больше не пой, я прошу тебя:

петь не нужно.

на севере сыплет снег, на юге растет соль,

на западе ветер кружит.

восток – это мы с тобой, стан тонок.

в лесах все цветет мох сырой,

раненый зверь кричит, как ребенок.

а песни твои – прах,

а песни твои – темень.

они словно сцеживают небеса

в мое неживое тело.

что богу до нас всех?

мы врастаем в свои степи,

а если и существует грех —

мы все в нем давно утопли.

и петь не велят никому

эти края глухие.

ты слышишь меня?

ночь тебя возьмет

и превратит в иней,

и превратит в смех

на ветвях деревьев-шаманов.

нас не существует всех,

давно уж не существует всех,

мы живем только в песне твоей странной.

2016

святая лиза

ну, кто из нас не умирал, адмирал?

ничто не бесконечно.

растет до неба из твоих ран

путь млечный.

ну, кто из нас не ждал, адмирал?

кто не берег внутренних птиц

от начала жизни?

и вот сейчас,

когда в сердце твоем дыра,

ты вспоминаешь святую лизу.

она существовала с матерью где-то там,

в дворах за фабрикой, в крошечной коммуналке.

и на руке у нее был некрасивый шрам,

и голос был полумертвый, тонкий.

и пахло в детстве твоем костром,

такой навязчивый резкий запах.

ты часто видел лизу на станции, у метро,

и слышал вокруг шепот.

все говорили «снег, снег! зима будет холодной».

а еще о том, что уродливых следует под замок,

что лучше бы мать лизы была бесплодна.

и ты смотрел, как люди сменяют людей,

ты смотрел, и она смотрела.

так проходил год, день,

душа вырастала из тела…

и вот сейчас, когда смерть тайком

выпотрошила твою память,

ты будто снова вышел за молоком,

и видишь, как она птиц кормит.

ну, кто из нас не умирал, адмирал?

говорят, что на небе сейчас морозно.

ты перебираешь в голове телефонные номера,

и звонишь в детство, святой лизе.

– помоги мне, девочка у метро,

встретить смерть достойно.

я так жил… нашелся и для меня патрон.

я не знаю, страшнее ли войны

человеческой жестокости, глухоты,

уродства, что мы носим под оболочкой.

это правильно, что всегда остаешься ты.

будь вечно.

2015

мефодий и прекрасная мэри

Посвящается моему прадедушке Мефодию, погибшему в плену в 1942 году.

мой прадед был немцем.

и мне не стыдно сказать об этом.

он жил в беспощадной бескрайней стране советов.

в вождей и в партию он не верил,

а верил только в свою прекрасную мэри.

она шила себе блузки

белые, как снег русский.

и когда война пьяной девкой в ворота ввалилась —

мэри перекрестила его и простилась.

затем был бой. и еще один бой.

почти любой

ко второму выживает едва.

и сердце – натянутая тетива,

которую бог вот-вот отпустит.

мой прадед был немцем,

но воевал за русских.

сквозь грязно-багровые метели

он, как икону, пронес образ прекрасной мэри.

в дни, когда война превратилась в лабиринт

окрашенных кровью стен,

его взяли в плен.

наравне с другими

он произнес свое имя.

мой прадед был немцем. строй стих.

даже животные не бросают своих.

и вот, чтобы он не погиб,

ему предложили чинить немецкие сапоги.

в худой обуви до москвы не добраться,

в худой обуви

не может маршировать от чумы коммунизма лекарь.

и это был выбор, самый большой выбор

маленького человека…

мэри всегда говорила —

в царство небесное идут тропой узкой.

и он ответил:

– я русский.

2016

в другой стране

мы живем в стране красивой, большой-большой.

рельсы-шпалы – как свежий шов.

он нас свяжет: всех вас, меня.

во дворах так пахнет илом, как будто дно

нашей речки теперь везде.

в детстве кажется, что беда – это смерть собаки,

что не бывать беде.

в детстве кажется, что беда —

это мамино

– дядя витя, сосед,

спился и больше не принесет конфет.

и я думаю:

он не станет трясти худой рукой перезревшую алычу,

прекратит спрашивать, кем я стать хочу.

на мебельной фабрике живут мертвые деревья,

шумят станки,

фабрика пережевала сотню таких, как я.

и трубы ее железные невыносимо ржавы и высоки,

песни ежевечерне на новый поют лад.

и максим, лучше всех читающий блока,

тоже переступит фабричный порог,

и саша, прыгающий на физкультуре до неба,

и аня, считающая, что в войне севера и юга

должен был победить юг.

ветер терзает волосы,

весна, мы прогуливаем урок.