Союз любви - [18]

- Баба Тат, расскажи, как ты была маленькой...

Самый любимый - рассказ о Рождестве.

В Сочельник младших детей с утра посылали на каток. Он уже был украшен елками, но музыка не играла. Взявшись крест-накрест за руки, в чинном молчании проезжала по льду детвора: девочки с висящими на ленточках муфтами, младшие гимназисты, воспитанники училищ - ремесленного и реального. Кто где учится, было видно по фуражкам. Уличные мальчишки ловко скользили на дешевых коньках или даже, ближе к обочине, на подметках. Крупный звездчатый снег мелькал в воздухе, пестрил елочные гирлянды, засыпал катающихся... Когда нос и щеки начинало щипать с морозу, Таня звала младших братьев, близнецов Гришу—Леню, и все трое взапуски бежали домой. По обеим сторонам заснеженной улицы мелькали выставленные в витринах рождественские картинки, высящиеся в окнах домов еще не наряженные елки.

На обед в Сочельник полагался винегрет с черным хлебом и по кружке клюквенного киселя. За столом сидели в молчании, хотя детям, как младшим, так и старшим, которых не отправляли на каток, а позволяли принять участие в предрождественских хлопотах, очень хотелось поговорить о завтрашнем дне. Но до Звезды полагалось молчать - мать семейства, дама восточного типа Надежда Ивановна Лепорская, еще не в нарядной, с кружевами и рюшами, но уже и не в обычной будничной блузе, выразительно поглядывала на всякого, кто пытался завязать разговор. Отца за столом не было - как протоиерей военной церкви Георгия Победоносца, он уже ушел туда готовиться к ночной службе.

После киселя кухарка Устя уносила со стола посуду. Бала она красная, запарившаяся - в кухне дышало тесто на дюжину больших пирогов. Правда, Устя знала, что в этом деле ей быть только на подхвате, а главным выпекалой заладится сама барыня.

В четыре часа Надежда Ивановна отдергивала занавеску, чтобы видно было первую звездочку. Глядя на нее - или просто в темь зимнего неба, если оно бывало пасмурным - все вместе пели "Рождество Твое, Христе Боже наш" и "Дева днесь Пресущественного рождает", после чего Надежда Ивановна уходила, приказав детям не выглядывать из комнаты. Дети знали, что сейчас она вместе с денщиком Филиппом /отцу, как военному священнику, полагался денщик/ будет устанавливать в зале елку.

Но даже не о дивной елке, украшенной звездами, сластями и крымскими яблочками, все мысли оставшихся в столовой детей. Главное - то, что ночью в специально открытую вьюшку печи должен влететь Ангел с рождественскими подарками. Он положит их в башмаки, которые надо с вечера поставить у печки.

Старшие дети, гимназист Андрей и институтка Наташа знают, кто принесет им подарки, но не знают, какие. Поэтому они тоже взволнованы и увлечены. Таня упоенно говорит об Ангеле, широко раскрыв свои темно-вишневые глаза:

- В прошлом году он принес мне куклу, а Грише и Лене - стадо маленьких овечек...

- Да, стадо, - двумя одинаковыми голосами откликаются белокурые мальчики-близнецы; их темперамент не столь горяч, но в обычно спокойных голубых глазах светится оживление.

- Ангел приносит подарки только хорошим, послушным детям, - увлекается Таня до звучащего в голосе неистовства. - А я?.. - вдруг испуганно обрывает она себя. - Я была хорошей девочкой?

Наташа не прочь обсудить этот вопрос, но дверь уже открывается и в столовую вновь заглядывает Надежда Ивановна:

- Можете выйти, но в залу не заходить. Учите уроки, читайте книжки. В девять часов Таня и мальчики - спать, Андрей и Наталья пойдут со мной в церковь, - И прежде чем закрыть дверь, добавляет с обрадовавшей детей улыбкой: - И не забудьте поставить к печке башмаки!

В постелях только и разговору, что об Ангеле. Но перед сном еще нужно сыграть в свою обычную игру, иначе куда деваться зайчикам, белочкам и пеночкам? И вот Гриша, откинув одеяло, важным голосом говорит:

- Пароход готов.

И сейчас же Леня начинает испуганно звать:

- Зайчики, зайчики! Все ко мне - сейчас отплываем!

- Белочки, сюда! - вторит ему Гриша.

- Пеночки, летите ко мне! - надрывается Таня, больше всех вкладывающая душу в эту игру. Кроме того, что ей было бы щемяще-жалко отставшую пеночку, Таня знает, что старается еще и ради папы: ведь это он прозвал дочку, которая любит петь, певчей птичкой - пеночкой. Папу своего Таня любит больше всех на свете, потому это слово ей особенно дорого.

Наконец пеночки слетаются, зайчики и белочки собираются на кроватях. И пароход отплывает - в завтрашний день.

В это время на кухне Устя ведет разговор с Филиппом, который зашел погреться перед тем, как пойдет в церковь.

- Прислуживать будешь на заутрене?

- Наше дело вертеп поставить, - отвечает Филипп, - Паникадила зажечь; а прислуживать пущай Андрюша.

- Известно, попович, - соглашается Устя. - А учиться, говорит, на доктора буду... Мне вот барыня нынче ходить не велела, - вздыхает она. - После отпустит, а покуда не одних же детей в дому оставлять.

-Ну и не ходи. - Филипп усмехается в усы, - Оставайся - может. Ангела увидишь, как он обновы те носит!

- Да я энтого ангела кажный день вижу! - всплескивает руками Устя. - Барыня наша хошь порой горяча, а все одно ангел. Ни единого праздника не пропустит, не подарив! - Расчувствовавшаяся Устя смахнула слезу кухонным полотенцем. - А уж его преподобие, так тот вовсе ангел во плоти...